Известный исследователь китайской мифологии профессор Юань Кэ пишет: «Превращение мифов в историю — одна из основных причин гибели китайских мифов… Историзация мифов, заключавшаяся в стремлении очеловечить действия всех мифических персонажей, была главной задачей конфуцианцев. Стремясь привести мифические предания в соответствие с догмами своего учения, конфуцианцы немало потрудились для того, чтобы превратить духов в людей, а для самих мифов и легенд найти рациональное объяснение. Так мифы стали частью традиционной истории. После того как миф записывался на бамбуковых дощечках, его первоначальный смысл искажался, а люди стали доверять только тому, что было записано. И постепенно стали исчезать мифы, передававшиеся из уст в уста»[2].
Одной из самых ранних книг, в которой помещено довольно большое количество фрагментов и эпизодов древних мифов, является «Шаньхайцзин» («Книга о горах и морях»). На эту книгу ссылаются, ее цитируют многие древние авторы, а также исследователи и комментаторы последующих эпох — вплоть до наших дней.
Об этой интересной книге у нас, к сожалению, нет специальных работ. Краткие упоминания о ней мы можем найти лишь в примечаниях и комментариях к другим работам. Даже профессор Чжэн Чжэнь-до в своей четырехтомной «Истории китайской литературы» уделяет книге всего лишь несколько строк. Высоко оценив памятник, он приводит несколько кратких цитат из него, в том числе и миф о Куа Фу из раздела «Ханвай бэй цзин». Вот отрывок из него: «Куа Фу погнался за солнцем. В пути он почувствовал жажду и напился воды из рек Хуанхэ и Вэйхэ. Этих рек не хватило, чтобы утолить жажду, и он решил попить воды из Большого озера, расположенного на севере. Не добежав до озера, он умер от жажды. Брошенный им посох превратился в лес Дэнлинь».
Воздав должное древним мифам, как это делали многие и до него, автор сетует, что «…к сожалению, потомки не придали им достойного блеска»[3].
На этом раннем памятнике китайской мифологии следует остановиться несколько подробнее.
Разные части «Книги о горах и морях» создавались в различные эпохи на протяжении почти тысячелетия.
Объем этой книги невелик (не более трех печатных листов), но она оказалась «томов премногих тяжелей». Трудно переоценить значение «Книги о горах и морях» в истории китайской литературы. Ее влияние испытают писатели и поэты всех последующих поколений. Ее хорошо знали (точнее, отдельные ее части, поскольку она, как было уже сказано, составлялась на протяжении многих веков) Конфуций и Чжуан-цзы, Цюй Юань и Тао Юань-мин, поэты из рода Цао и Сыма Цянь и многие другие.
В книге кроме мифологических описаний содержатся и описания гор, рек, морей, а также сведения о том, какие там обитают звери и чудовища, какие есть металлы и минералы и т. д. Описания эти всегда лаконичны и очень часто непонятны не только для нынешнего читателя, но и для древних комментаторов.
Чтобы составить некоторое представление об особенностях этого древнейшего литературного памятника, приведем несколько цитат из разных частей книги.
«В горах Фуюйшань водится зверь, он похож на тигра, имеет хвост буйвола, лает как собака, называют его „чжу“ — кабан, пожирает людей» («Южные горы»).
«В горах Лунхоушань не растут ни травы, ни деревья, много золота и яшмы; воды стекают на восток и вливаются в Хуанхэ. В ней водится много огромных ящеров; у них четыре лапы, голос как у младенца; их едят, чтобы избавиться от слабоумия» («Северные горы»).
В этом небольшом описании — всего 44 знака — есть и пейзаж, и географические сведения, и данные о растительном мире и полезных ископаемых, и сведения о животном мире и народных поверьях.
Упомянем об одном, случайном, разумеется, но любопытном совпадении. В «родословной» Иисуса Христа сказано: «2. Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его… 16. Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос»[4].
В разделе «Хайнэй цзин» читаем: «Ди-цзюнь родил Юй-хао; Юй-хао родил… Фань-юя, который впервые сделал лодку; Фань-юй родил Си-чжуна; Си-чжун родил Цзи-гуана, который впервые сделал из дерева повозку… Шао-хао родил Баня, который впервые сделал лук и стрелы…»[5].
Как видим, у евангелиста Матфея оказался — по форме изложения — далекий, неведомый миру предшественник.
3
Чжэн Чжэнь-до, Иллюстрированная история китайской литературы, Пекин, 1957, т. I, стр. 33.