— Это Котев!
— Что за Котев?
— Да Котев же? Король фальшивомонетчиков!
Я решил, что судьбе было угодно познакомить меня с высшим представителем преступного мира. Но я ошибся. На следующий день во время прогулки во дворе тюрьмы я своими глазами увидел, как некий красавец с довольно интеллигентной физиономией и гордой осанкой небрежно подозвал к себе Котева:
— Эй, кривоногий, поди-ка сюда!
Король фальшивомонетчиков, как послушный утенок, приковылял на зов. Ни имени того «короля» с интеллигентной физиономией, ни чем он знаменит, мне так и не довелось узнать, ибо вскоре меня перевели в другую тюрьму.
По дороге к новому месту заключения я раздумывал о том, что «короли» преступного мира и подлинные короли, царствующие особы, которыми переполнена история человечества, очень похожи друг на друга. И одни и другие царствуют благодаря преступлениям. И одни и другие поддерживают свое величие, совершенствуясь в темных делах. И одни и другие могут быть как королями, так и слугами, встретив на своем пути более сильного властителя. Но все же между ними существует и различие. «Короли», описанные в этом рассказе, порой могут вызвать чувство, похожее на симпатию. А вот другие — никогда. Во всяком случае, я так считаю.
ЛИЦО, КОТОРОГО Я ТАК И НЕ УВИДЕЛ
Зал суда был переполнен людьми. В конце первого ряда я увидел маму. Голова ее была повязана черным платком. Не оборачиваясь, я время от времени бросал в ее сторону быстрый взгляд. Она очень изменилась: осунувшееся лицо, сгорбленные плечи, опухшие от слез глаза. Мне очень хотелось сказать ей хоть словечко, как-то утешить, но за спиной каждого из нас стоял конвоир. Нам было запрещено поворачивать голову, не говоря уже о том, чтобы сделать хоть шаг в сторону. Вдруг я заметил, что мама с ужасом смотрит на тяжелую цепь моих кандалов. Представил, о чем она думает: «Раз его цепь самая толстая, значит, он больше других виновен и наказан будет строже остальных!»
Действительно, по сравнению с остальными подсудимыми я находился в наиболее тяжелом положении, но размеры кандальной цепи ничего общего с этим не имели. Перед отправкой в суд нас собрали в подвале тюрьмы. Там было приготовлено много разных цепей — от тяжелых до легких, подобных тем, на которых держат скотину на привязи. Каждый мог выбирать себе «по вкусу». Все и бросились выбирать, а я замешкался, и мне досталась самая толста; и тяжелая. Но мама этого не знала и все смотрела, бедная, на мои ноги. Хорошо еще прокурор сразу принялся с жаром обличать нас, и она перевела испуганный взгляд на него. Судебные страсти накалялись. Мне казалось, что мама и думать забыла о цепи, но она неожиданно оказалась рядом с моим конвоиром, у меня за спиной, тронула его за локоть и шепотом спросила:
— Отчего у сыночка моего оковы самые тяжелые?
Я не на шутку встревожился: нашла у кого спрашивать — сейчас он рявкнет и напугает ее до смерти! Но ошибся. Конвоир секунду-другую помолчал, а потом тоже шепотом ответил:
— Да потому что орел, не чета другим!
Мама удивилась такому ответу, отошла и вернулась на свое место. Меня слова конвоира тоже озадачили — что он за человек? Уж не насмехается ли надо мной? Но голос его прозвучал тепло и сочувственно. Мне даже показалось, что где-то я уже слышал его. Где и когда мы могли встретиться? Я напряг память и неожиданно вспомнил — в полицейском участке, больше двух месяцев назад. Мне не давали воды, это был один из видов пытки. Кто не испытал этого, тому трудно представить, что это такое. Горло пересыхает, губы трескаются, грудь жгут раскаленные угли. В конце концов у меня начались галлюцинации. То и дело казалось, будто в углу камеры течет из крана струйка воды. Понимаешь, что этого быть не может, а все равно подставляешь ладони под несуществующую струю. А снаружи, из коридора, постоянно доносился шум воды из кранов — они открывали их специально, чтобы усилить мои страдания.
В одну из ночей, когда мне казалось, что я начал сходить с ума, до моего слуха долетел характерный звук наливаемой в алюминиевую кружку воды. «Вот еще одну пытку придумали», — пронеслось в моем возбужденном сознании. Но тут дверь в камеру приоткрылась и в щель просунулась рука дежурного охранника с кружкой воды.
Я лихорадочно припал к ней и в несколько глотков опорожнил содержимое. Охранник принес еще. После этого в часы своих дежурств он каждый раз поил меня досыта. Представляю, как изумлялись полицейские моей невероятной выдержке.
Я ни разу не видел его лица. Поэтому очень хотелось теперь хоть одним глазом взглянуть на него, но поворачивать голову было строжайше запрещено. Подобный поступок в лучшем случае мог повлечь за собой строгое предупреждение, а это еще больше растревожило бы маму. Оставалось ждать подходящего момента. Но ничего у меня не вышло — охрану сменили еще до того, как был объявлен перерыв.
Пришло Девятое сентября. Я не забыл того охранника и все ждал, что он разыщет меня, может, даже попросит о какой-нибудь мелкой услуге, ведь и он в свое время помог мне. Долг, как говорится, платежом красен!
Мне доподлинно известно, что его не расстреляли. В том городе, где меня арестовали и судили, не был расстрелян ни один полицейский. Но этот человек ко мне так и не пришел, ни о чем не попросил. И тем самым, как мне кажется, показал свое лицо.
НАЗНАЧЕННЫЙ ЗАЩИТНИК
Шестеро из нас не смогли нанять адвоката — не было денег. В таком случае по закону полагался защитник, назначенный судом. «Какой адвокат, — горько шутили мы, — такая и защита — судебная»! Мы сочувствовали товарищам, поскольку обвинения против них были сфабрикованы от начала до конца.
После обвинительной речи и допроса нескольких свидетелей наступила очередь адвокатов. Во время их выступления назначенный защитник так и не появился. «Да он и не придет, ему и дела до нас нет!» — думали мы. Запыхавшийся от спешки, он появился в последний момент. Вид у него был по меньшей мере странный: глаза его сонно мигали, ремень на кителе с капитанскими погонами постоянно сползал с пухленького брюшка, толстые как сардельки пальцы казались неловкими. Мы переглянулись — неужели именно этот соня будет защищать наших товарищей? Уж лучше бы он сидел дома. А то вместо защиты он такое выкинет, что ребят надолго упрячут в кутузку.
Адвокаты закончили выступать. Дело бы за назначенным защитником, но он не спешил. Спросил, кто его подзащитные, и своими «сардельками» пожал каждому из нас руку, держась, впрочем, подчеркнуто официально. Затем подтянул сползавший с брюха ремень и обратился к суду:
— Господа судьи, в обвинительном акте моих подзащитных говорится, что они устраивали нелегальные собрания в фотоателье, принадлежащем Стойлу Борисову. Должен сказать, что по дороге в суд я посетил упомянутое фотоателье и хочу обратить ваше внимание на один факт. Но поскольку моих показаний будет недостаточно, я бы хотел, чтобы они были подтверждены кем-нибудь из свидетелей.
Сонными глазами он окинул зал.
— Кому из присутствующих здесь приходилось бывать в фотоателье Стоила?
Какой-то плешивый мужчина нерешительно пробормотал:
— Мне, мы соседи.
Адвокат нацелил на него свой толстый палец:
— Будьте добры осведомить уважаемый суд о размерах упомянутого фотоателье.
— О каких там размерах! — пренебрежительно махнул рукой плешивый. — Три на четыре метра, дыра, одним словом.
Назначенный защитник повернулся в сторону суда:
— Господа судьи, в обвинительном акте сказано: «В фотоателье устраивались собрания, на которых присутствовали 25–30 человек…» Только что вы выслушали свидетеля. В этой, как он удачно выразился, «дыре» вряд ли могли собраться вместе даже шестеро обвиняемых.
Публика зашумела. Прокурор нахмурился. Председатель, тоже хмурясь, предупредил: