Вскоре вокруг окопчика, в котором лежал командир сотни, собрались все, кого можно было собрать.
— Поднимите меня наверх, — сказал Шутов.
Его вынесли из окопа, и пластуны тесно обступили раненого командира. Не сговариваясь, они взялись за носилки со всех сторон и подняли их так, что лицо Шутова было на уровне их лиц, и он смог посмотреть в глаза своим пластунам.
Стояла глубокая, необычная тишина, над головами бойцов раскинулось громадное черное небо с голубоватыми теплыми звездами.
— Читайте, капитан, — сказал Шутов.
Рыженко засветил карманный фонарик, тусклое желтое пятно легло на бумагу. Читал он негромко, но голос его разносился далеко, и даже казаки, оставшиеся в окопах за насыпью, слышали торжественные слова благодарственного приказа. Капитан прочитал вводную часть, потом остановился и сказал:
— Ну, тут идут фамилии командующих, а наш генерал ниже… — и стал искать фамилию командира дивизии.
— Ничего не надо пропускать, — строго сказал Шутов. — Читайте весь приказ, целиком. И, пожалуйста, сначала.
— Хорошо, — сказал капитан. И стал читать приказ сначала и прочел его целиком, не пропуская ни одной фамилии, ни одного звания.
Когда приказ был дочитан до конца, Шутов сказал казакам:
— Салют!
Они подняли автоматы и дали залп в воздух. У двоих диски были заряжены трассирующими пулями, и в черном небе протянулись две цветные ниточки: скрестились и погасли, словно растаяли.
— Опустите, — приказал капитан.
Казаки бережно опустили его на землю, он закрыл глаза, будто уснул. Пластуны молча стояли вокруг…
— И о Грицко в приказе слова есть, — негромко сказал Рудый, тронув за руку стоявшего рядом Лепикова: — Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость Родины!
— И о Грицко, — подтвердил старшина. И, вздохнув, добавил: — Хороший был хлопец.
Пластуны разошлись по своим местам. На востоке медленно меркли звезды, светлело небо: занималась заря.
ГАЛИНА
Лейтенанта Бабенко ранило в бедро и в левую руку. На несколько минут он потерял сознание, потом пришел в себя и заскрипел зубами от боли. Парторг сотни Иван Плетнев, взвалив его на свою широкую спину, понес через огород к подвалу, где расположилась медсестра Галина Баштык со своими бинтами.
Идти было неловко: приходилось перешагивать через гряды, тяжелю встряхивая раненого. Чтобы не стонать от боли, Бабенко пел: «Ты не плачь, не горюй, моя дорог-гая…» Дальше он слов не помнил и, пропев эту привязавшуюся строку из полузабытой песни, начинал снова: «Ты не плачь, не горюй…»
Плетнев от этого пения страдальчески морщил лицо, но молчал. Подойдя к двери подвала, он аккуратно, став на одно колено, опустил лейтенанта на землю.
— Галина, — позвал парторг, — прими-ка лейтенанта.
Из подвала вышла девушка с большими суровыми глазами. Маленькая, тонкая, в коротком бешмете и казачьих шароварах, заправленных в сапоги, она походила на мальчика, у нее и движения были мальчишеские — резкие, угловатые. Только волосы, собранные на затылке в тяжелый узел, вьющиеся на висках, выдавали в ней девушку.
— Перестаньте петь, — строго сказала Галина.
Бабенко покосился на нее и стал петь тише.
Плетнев помог девушке снести раненого в подвал.
— Осторожно, — предупредила она, когда парторг перешагнул порог, и, обнаруживая немалую силу, приподняла лейтенанта.
Подвал имел надежное перекрытие — полукруглую цементную крышу. Вниз вели широкие прочные ступени, пол в подвале тоже был цементирован. У стен его застелили соломой, на которой сейчас лежало двое раненых пластунов. Лейтенанта положили против лестницы. Прямо над ним, у самого перекрытия, светилось узкое, как бойница в доте, окошко.
Плетнев ушел, а Галина склонилась над лейтенантом. Бабенко зажмурился и стиснул зубы. Когда сестра закончила перевязку, он вытер ладонью холодный пот со лба и открыл глаза.
— Ну как? — тихо спросила Галина.
Лейтенант рассмотрел на верхней губе у нее темный пушок, вспомнил чью-то фразу: «Усы у женщины — признак темперамента…» А кто сказал эту фразу — забыл. Подумал с досадой: «При чем тут темперамент, лезет в голову черт знает что».
Галина еще раз спросила:
— Ну как, товарищ лейтенант?
— Живем, — ответил он и опять отер лоб, на этот раз рукавом бешмета.
Сестра отошла и занялась другим раненым.
Полежав немного, Бабенко приподнял голову и огляделся. В углу, сразу влево от лестницы, сидел немолодой казак с перебинтованной ногой. Он шарил в своем вещевом мешке, выискивая там что-то. Найдя, кидал в рот и неторопливо жевал, моргая маленькими глазами с рыжими ресницами.