— Яу-яу-уау! — сказал черный.
— Уау-у-у! — прозвучал в ответ здоровенный бас.
— Я-уау-уау-уау! — сказал черный, придвигаясь на четверть дюйма ближе.
— Яу-у-у! — ответил желтый. Выпрямившись во весь рост, он с необычайным достоинством сделал шаг вперед. — Яу-у! — И он ступил еще раз, хлеща себя по бокам хвостом.
— Я-уау-яу-у! — взвизгнул черный, повышая тон, и отступил на осьмушку дюйма перед широкой непреклонной грудью противника.
Вокруг открывались окна, слышались людские голоса, но кошачья ссора не прерывалась.
— Яу-яу-у! — загремел желтый, понижая голос по мере того, как голос черного повышался. — Яу! — И он шагнул вперед.
Теперь между их носами было каких-нибудь три дюйма. Они стояли боком, оба готовые вцепиться друг в друга, но дожидаясь, чтобы начал враг. Минуты три они молча пожирали друг друга глазами, неподвижные, как изваяния; шевелились только кончики их хвостов.
Затем желтый начал снова:
— Я-у-у! — низким басом.
— Я-а-а-а! — завизжал черный, стараясь вселить ужас своим воплем, но в то же время отступая на одну шестнадцатую дюйма.
Желтый ступил вперед на полдюйма. Теперь усы их смешались. Еще шаг — и носы их чуть не столкнулись.
— Я-у-у! — злобно прорычал желтый.
Расцветка зависит от пигментов, находящихся в шерсти. У белых кошек пигмента мало или его нет совсем. А черные имеют много пигмента. Такая же ситуация и с другими расцветками. Есть много сложных правил, которыми пользуются заводчики кошек, рассчитывая получить нужный окрас потомства. Родительские окрасы определяют окрас котенка: котенок-кот всегда получает свой окрас от матери; котенок-кошка всегда получает окрас, который является сочетанием окрасов отца и матери. Белый котенок должен иметь хотя бы одного белого родителя.
За чувство равновесия у кошек отвечает хорошо развитый вестибулярный аппарат, расположенный во внутреннем ухе. Кошки безбоязненно передвигаются по конькам крыш, заборам. При падении они рефлекторно принимают в воздухе положение, нужное для приземления на лапы. При этом роль стабилизатора выполняет очень подвижный хвост. Дополнительным предохраняющим средством служит рефлекторное растопыривание лап в стороны — поверхность тела кошки увеличивается, и срабатывает «эффект парашюта». Однако при падении с большой высоты этот рефлекс не помогает. При падении с малой высоты времени на разворот может не хватить, и кошка также может травмироваться.
— Я-а-а-а-а! — взвизгнул черный, отступая на тридцать вторую часть дюйма.
Желтый воин ринулся вперед и вцепился в него.
О, как они кувыркались, кусались и царапались! Как они кусали, таскали и мяли друг друга! Особенно отличался желтый.
Кубарем, через голову, иногда один сверху, иногда другой, но чаще желтый, они катились все дальше и дальше, пока не свалились с крыши под радостные крики зрителей, толпившихся у окон. Даже во время падения они продолжали мять и царапать друг друга. Особенно больно царапался желтый.
Когда они коснулись земли, верхним оказался желтый. И когда они наконец расстались, каждому досталось вдоволь и в особенности черному. Он взобрался на стену и, ворча, истекая кровью, исчез, в то время как от окна к окну передавалась весть, что наконец-то Оранжевый Билли как следует отдул Черного Нига.
Либо желтый кот был очень искусный сыщик, либо трущобная киска не слишком усердно пряталась, но он нашел ее среди ящиков, и она не пыталась бежать. Ничто так не покоряет женское сердце, как победа на поле боя. Желтый кот и киска вскоре подружились. Не то чтобы они делили жизнь и пищу — это не в обычае у кошек, — они только признавали друг за другом особые приятельские права.
5
Сентябрь прошел. Наступили короткие октябрьские дни, когда в старом ящике из-под бисквитов произошло важное событие. Если бы сюда явился Оранжевый Билли, он увидел бы пятерых котят, свернувшихся в объятиях своей матери, маленькой трущобной кошечки. Настало и для нее счастливое время. Она испытывала величайший восторг, она облизывала их с нежностью, удивившей бы ее самое, если бы она только была способна рассуждать.
В ее безрадостную жизнь вошла радость, но прибавилось также и забот. Теперь все ее силы уходили на поиски пищи. Заботы увеличивались по мере того, как росли котята. Через шесть недель они начали вылезать из ящика и лазили всюду каждый день, как только мать уходила на промысел.