— Я не хочу проводить медовый месяц там, где ты бывал раньше.
Над пустынным мрачным пляжем раздавался колокольный звон. Теперь звук доносился со всех сторон побережья.
— Похоже, все церкви практикуются одновременно, чтобы отделаться сразу за одну ночь, — сказал Джеральд.
— Они хотят выяснить, чей колокол громче, — выдвинула свою версию Фринна.
— Осторожно, не подверни ногу.
Судя по всему, Фринна попала в точку — когда они подошли к причалу, грохот стоял оглушительный.
Вход в кофейню оказался таким низким, что Джеральду пришлось пригнуться, проходя под бревенчатой притолокой.
— Почему „Кофейня“? — удивилась Фринна, прочитав вывеску. — В объявлении сказано, что кофе подается только в гостиной.
— Здесь действует принцип lucus а non lucendo.
— Тогда понятно. Куда бы нам сесть?
Горел лишь один электрический светильник, торчащий из доисторического плафона. В гостиницах почему-то всегда используют лампочки небольшой мощности, чтобы они едва рассеивали мрак.
— Суть принципа lucus а non lucendo в том, чтобы называть белое черным.
— Вовсе нет, — раздался голос из темноты. — Как раз наоборот: слово „черный“ происходит от древнего корня, означающего „отбеливать“.
Им казалось, что они здесь одни, но теперь увидели невысокого мужчину, который сидел за неосвещенным столиком в углу. В полумраке он казался похожим на обезьяну.
— Признаю свою ошибку, — склонил голову Джеральд.
Они сели за столик под светильником.
— А что вы вообще здесь делаете? — снова заговорил человек в углу.
Фринне стало страшно, но Джеральд ответил спокойным голосом:
— Мы отдыхаем. Предпочитаем проводить отпуск в мертвый сезон. Полагаю, вы комендант Шоткрофт?
— Тут и полагать нечего. — Комендант неожиданно включил ближайший к нему светильник. Его столик был заставлен тарелками с остатками пищи. Джеральд вдруг понял, что он выключил свет, когда услышал их шаги у входа в кофейню. — Я все равно уже ухожу.
— Мы опоздали? — спросила Фринна, всегда стремившаяся смягчить ситуацию.
— Нет, не опоздали, — ответил комендант глубоким сердитым голосом. — Для меня готовят еду за полчаса до прихода остальных. Я не люблю есть в компании. — Он поднялся со стула. — Так что, надеюсь, вы меня извините.
Не дожидаясь ответа, он быстро вышел. У него были короткие седые волосы, скорбные глаза с набрякшими веками и круглое морщинистое лицо желтоватого оттенка.
Через секунду его голова вновь возникла в дверном проеме.
— Позвоните, — сказал он и снова исчез.
— Здесь и так все звонят, — усмехнулся Джеральд. — Однако, по-видимому, ничего другого нам не остается.
Звонок загудел, как пожарная сирена. Появилась миссис Паскоу. Она выглядела совершенно пьяной.
— Не видела вас в баре.
— Должно быть, не заметили в толпе, — дружелюбно ответил Джеральд.
— В толпе? — пьяным голосом переспросила она. Потом после напряженной паузы предложила им написанное от руки меню.
Они сделали заказ, и миссис Паскоу сама их обслужила. Джеральд опасался, как бы ее „недомогание“ не усилилось в процессе трапезы; но, судя по всему, ее пьянство — так же, как и дружелюбие, — имело четкие границы.
— С учетом всех обстоятельств еда могла быть гораздо хуже, — заметил Джеральд, доедая последнее блюдо. Хоть что-то можно назвать хорошим, с облегчением подумал он. — Не так чтобы очень, но, по крайней мере, она горячая.
Когда Фринна объяснила, что таким образом он делает комплимент повару, миссис Паскоу сказала:
— Я все приготовила сама, хотя мне и не следовало бы вам об этом говорить.
Джеральда очень удивило, что в таком состоянии ей удалось справиться с этой задачей. „Вероятно, — с опаской подумал он, — у нее большой опыт подобного рода“.
— Кофе подают в гостиной, — сообщила миссис Паскоу.
Они перешли туда. В углу гостиной стояла ширма, расписанная роскошными елизаветинскими дамами в рюшах и чепчиках. Из-под нее выглядывали черные ботинки небольшого размера. Фринна толкнула Джеральда и показала на них. Джеральд кивнул. Им приходилось говорить о скучных, неинтересных вещах.
Старинная гостиница имела толстые стены. Даже колокольный бой не заглушал разговор в пустой гостиной, но тем не менее звон колоколов доносился отовсюду, словно они находились не в гостинице, а в осажденной крепости, полной пушек.
После второй чашки кофе Джеральд сказал, что больше не выдержит.
— Милый, они не делают нам ничего плохого. По-моему, здесь очень уютно. — Фринна опустилась на деревянный стул с наклонной спинкой и продолговатым сиденьем, обитым болотного цвета тканью под бархат, и протянула ноги к огню.
— Похоже, все церкви города звонят в колокола. Это продолжается уже два с половиной часа без перерыва.
— Если бы кто-то из них сделал перерыв, мы бы все равно не услышали. Потому что в это время звонили бы другие колокола.
Несколько минут они молчали. Потом Джеральд решил, что им следует придерживаться обычной программы отпускников.
— Я принесу тебе выпить. Что ты будешь?
— Что хочешь. То же, что и ты. — Фринна с чисто женским наслаждением грела свое тело у огня.
Джеральд не обратил на это внимания и проворчал:
— Не понимаю, почему нужно устраивать здесь парилку. Когда вернусь, пойдем в другое место.
— Мужчины носят слишком много одежды, милый, — сонно пробормотала Фринна.
Вопреки ожиданиям Джеральда бар оказался таким же безлюдным, как и вся гостиница, и город. Даже за стойкой никого не было.
Джеральд раздраженно стукнул по медному колокольчику, прикрепленному к стойке. Раздался резкий звук, напоминающий пистолетный выстрел.
Миссис Паскоу выплыла из-за двери, расположенной между полками. Она сняла пиджак, косметика растекалась у нее по лицу.
— Коньяк, пожалуйста. Двойной. И „кимель“, тминный ликер.
Трясущим имея руками миссис Паскоу попыталась вытащить пробку из бутылки бренди, но у нее ничего не получалось.
— Позвольте мне, — протянул руку Джеральд. Миссис Паскоу уставилась на него мутным взглядом.
— Хорошо. Но налью я сама.
Джеральд выдернул пробку и отдал ей бутылку. Миссис Паскоу плеснула в бокал гораздо больше положенной дозы.
Катастрофа последовала незамедлительно. Не сумев поставить бутылку на место на верхнюю полку, миссис Паскоу водрузила ее на невысокую подставку. Потянувшись за графином с „кимелем“, она смахнула на кафельный пол почти полную бутылку бренди. Спертый воздух наполнился терпким запахом коньяка.
Внезапно дверь, из которой вышла миссис Паскоу, открылась, и на пороге возник мужчина. Не старый, но уже обрюзгший, с одутловатым красным лицом, в подтяжках и без воротничка. Клочья пшеничных волос облепили массивный красный череп. От него разило спиртным, как из винного погреба. Джеральд догадался, что это и есть Дон.
Мужчина был настолько пьян, что даже не мог говорить. Он стоял в дверях, ухватившись красными руками за косяк и натужно силясь обругать жену.
— Сколько? — спросил Джеральд у миссис Паскоу. „Кимеля“ тут не дождешься. В гостинице наверняка есть еще один бар.
— Три фунта и шесть пенсов, — четко ответила она; но Джеральд видел, что она вот-вот расплачется.
Он отдал ей ровную сумму без сдачи. Она отошла в сторону и открыла кассовый аппарат. Когда она повернулась к нему, он услышал скрежет стекла — она наступила на разбитую бутылку. Джеральд искоса взглянул на ее мужа. Качающаяся фигура со слюнявым ртом вызывала у него отвращение.
— Жаль, что так получилось, — посочувствовал он миссис Паскоу, взял бокал и собрался уходить.
Миссис Паскоу смотрела на него. По ее лицу ползли слезы отчаяния, но при этом выглядела она более трезвой.
— Мистер Бэнстед, — поспешно остановила она его бесцветным голосом. — Можно, я посижу вместе с вами и вашей женой в гостиной. Всего несколько минут.
— Конечно.
Естественно, он этого не хотел. Интересно, кто останется в баре? Но внезапно ему стало жаль ее, и он не смог ответить отказом.