— У нее нет друзей. Видите ли, мы недавно переехали в этот район. Но все изменится, когда она начнет ходить в школу.
— Вот увидите, когда она пойдет в школу и познакомится с другими детьми, ее фантазии исчезнут. Дело в том, что любому ребенку необходимо общение со сверстниками, а раз она его лишена, то сама придумывает себе друзей. Одинокие пожилые люди тоже разговаривают сами с собой. Это вовсе не означает, что они сумасшедшие, просто им нужно с кем-то поговорить. Ребенок более практичен. Ей кажется, что разговаривать с собой глупо, поэтому она придумывает себе собеседника. Я уверен, вам не о чем беспокоиться.
— Мой муж говорит то же самое.
— Не сомневаюсь. И все-таки, раз уж вы привели Кристину, я поговорю с ней. Оставьте нас одних.
Я вышла в приемную за Крис. Она стояла у окна.
— Гарри ждет, — сообщила она.
— Где, Крис? — спокойно спросила я. У меня вдруг появилось желание увидеть ее глазами.
— Там, у розового куста.
В саду у доктора рос куст белых роз.
— Там никого нет, — сказала я. Крис посмотрела на меня с недетским укором. — Доктор Уэбстер хочет поговорить с тобой, милая, — дрожащим голосом произнесла я. — Ты его помнишь, правда? Он давал тебе конфетки, когда ты болела ветрянкой.
— Да, — кивнула она и с готовностью вошла в кабинет.
Я беспокойно мерила шагами приемную. До меня доносился звук их голосов через стенку, я слышала хмыканье доктора, заливистый смех Кристины. Она с упоением рассказывала ему то, что никогда не рассказывала мне.
— С ней все в порядке, — сказал доктор, когда они вышли ко мне. — Просто у этой маленькой проказницы богатое воображение. Небольшой совет, миссис Джеймс. Не запрещайте ей говорить о Гарри. Пусть она привыкнет доверять вам свои секреты. Насколько я понимаю, вы неодобрительно отзывались об этом ее «брате», поэтому она не говорит с вами о нем. Он делает деревянные игрушки, верно, Крис?
— Да, Гарри делает деревянные игрушки.
— И он умеет читать и писать, правда?
— И еще плавать, лазать по деревьям и рисовать картины. Гарри все умеет. Он замечательный брат, — ее маленькое личико светилось от восхищения.
Доктор похлопал меня по плечу и сказал:
— Для нее Гарри — идеальный брат, У него даже такие же рыжие волосы, как у тебя, Крис, да?
— У Гарри рыжие волосы, — гордо заявила Крис. — Рыжее, чем у меня. И он почти такой же высокий, как папа, только худой. Он ростом с тебя, мама. Ему четырнадцать лет. Он говорит, что слишком высокий для своего возраста. Что значит слишком высокий для своего возраста?
— Мама объяснит это тебе по дороге домой, — улыбнулся доктор Уэбстер. — До свидания, миссис Джеймс. Не волнуйтесь. Просто позвольте ей говорить. До свидания, Крис. Передавай от меня привет Гарри.
— Он там, — Крис показала пальцем в сад. — Он меня ждет.
— Они неисправимы, — рассмеялся доктор Уэбстер. — Я знал одну несчастную мать, чьи дети придумали целое племя аборигенов, и всей семье приходилось соблюдать их ритуалы и табу. Так что вам еще повезло, миссис Джеймс!
Я попыталась убедить себя, что мои страхи напрасны, но у меня ничего не вышло. Я искренне надеялась, что когда Крис пойдет в школу, злосчастный Гарри исчезнет из ее жизни.
Крис бежала впереди меня. Она подняла голову вверх так, словно рядом с ней кто-то шел. На какое-то краткое, жуткое мгновение рядом с ее тенью на тротуаре я увидела еще одну — длинную, худую — похожую на тень мальчика. Потом она пропала. Я подбежала к ней и всю дорогу до дома крепко держала ее за руку. Даже в относительной безопасности дома — в столь жаркую погоду здесь стоял необъяснимый холод — я не выпускала ее из виду. На первый взгляд она вела себя как обычно, но в действительности она ускользала от меня. Ребенок в моем доме становился чужим.
Впервые с тех пор, как мы с Джимом удочерили Крис, я всерьез задумалась. Кто она? Откуда? Кем были ее настоящие родители? Кто эта маленькая обожаемая мной незнакомка, которую я называю своей дочерью? Кто такая Кристина?
Прошла еще одна неделя. И все время я слышала только о Гарри. Накануне первого школьного дня Крис заявила:
— Не пойду в школу.
— Завтра ты пойдешь в школу, Крис. Ты очень хочешь пойти в школу, и сама об этом знаешь. Там будет много маленьких девочек и мальчиков.
— Гарри говорит, что не сможет пойти вместе со мной.
— В школе тебе не нужен Гарри. Он… — я изо всех сил пыталась следовать совету доктора и делать вид, что верю в существование Гарри — … он уже большой. Ему четырнадцать лет, и он будет чувствовать себя глупо среди маленьких мальчиков и девочек.
— Я не пойду в школу без Гарри. Я не хочу быть без Гарри. — Она громко и горько заплакала.
— Не говори глупости, Крис! Немедленно перестань! Я хлопнула ее по руке. Плач тотчас прекратился. Она уставилась на меня, голубые глаза широко распахнулись и смотрели пугающе холодно. Она смерила меня совершенно взрослым взглядом, от которого мне стало страшно, и потом проговорила:
— Ты меня не любишь. А Гарри любит. Я нужна Гарри. Он говорит, что я могу пойти с ним.
— Я не желаю больше этого слышать! — закричала я, ненавидя злость в своем голосе, презирая себя за то, что злюсь на маленькую девочку — мою маленькую девочку — мою…
Я опустилась на одно колено и протянула руки.
— Крис, милая, иди ко мне. Она медленно подошла.
— Я люблю тебя, — сказала я. — Я люблю тебя, Крис, и я существую в действительности. Школа тоже существует в действительности. Пойди в школу ради меня.
— Гарри уйдет, если я начну ходить в школу.
— У тебя будут другие друзья.
— Мне нужен Гарри, — она снова заплакала. Слезы капали на мое плечо.
Я крепко прижала ее к себе.
— Ты устала, детка. Ложись в постель. Она так и заснула со следами слез на лице.
Было еще светло. Я подошла к окну, чтобы задернуть шторы. Золотистые тени и длинные полоски солнечного света в саду. И вдруг, снова как во сне, длинная четко очерченная тень мальчика у белых роз. Как безумная, я распахнула окно и закричала:
— Гарри! Гарри!
Мне показалось, что среди роз мелькнуло красное пятно, похожее на рыжие мальчишеские кудряшки. И — ничего.
Когда я рассказала Джиму о нервной вспышке Кристины, он покачал головой:
— Бедная малышка. Все дети нервничают, когда в первый раз идут в школу. Она успокоится, как только начнет учиться. Пройдет какое-то время, и ты больше не услышишь о Гарри.
— Гарри не хочет, чтобы она шла в школу.
— Эй! Ты говоришь так, будто сама веришь в его существование!
— Иногда верю.
— В твоем-то возрасте верить в злых духов? — поддразнил он меня. Но в глазах сквозила озабоченность. Он думает, что я не в своем уме, и его нельзя за это винить.
— Я не думаю, что Гарри — это зло, — ответила я. — Он просто мальчик. Мальчик, который существует лишь в воображении Кристины. А кто такая Кристина?
— Немедленно остановись! — резко прервал меня Джим. — Когда мы удочерили Кристину, мы решили, что она станет нашим собственным ребенком. Мы же договорились: никакого прошлого, никаких размышлений и беспокойств. Никаких тайн. Крис — наша, как будто ты сама ее родила. Кто такая Кристина! Она — наша дочь, просто помни об этом!
— Да, Джим, ты прав. Разумеется, ты прав.
Его реакция оказалась слишком бурной, поэтому я решила не говорить ему, что задумала сделать на следующий день, пока Крис будет в школе.
Наутро Крис была молчалива и подавлена. Джим шутил с ней и пытался развеселить ее, но она лишь выглядывала в окно и повторяла:
— Гарри ушел.
— Теперь Гарри тебе не нужен. Ты идешь в школу, — уговаривал ее Джим.
Крис бросала на него взгляды, полные недетского презрения, которыми иногда смеривала и меня.
По дороге в школу мы не произнесли ни слова. Слезы комком стояли у меня в горле. Несмотря на радость, которую я испытывала от того, что мой ребенок идет в школу, у меня возникло чувство потери — мне не хотелось с ней расставаться. Думаю, это чувство знакомо любой матери, которая впервые ведет в школу свое единственное сокровище. Наступает конец беззаботному детству, начинается настоящая взрослая жизнь — незнакомая, жестокая, грубая. У ворот школы я поцеловала ее на прощание и сказала: