– Как садовод. Моя мама председатель местного общества любителей роз. Я с детства с ней езжу на выставки и по питомникам.
– А сейчас разве ты еще не ребенок?
– Мне четырнадцать.
– Да, ты уже подходишь ван Хельсингу, – малиновые губы незнакомца тронула улыбка, восхитительная, как ария Неморино из «Любовного напитка».
Отец Матфей решил вмешаться.
– Это Теодор Адорно, он рисует – комиксы, иллюстрации к книгам, его печатают в разных журналах; и у него уже несколько серьезных премий; мы им очень гордимся – он невероятно одаренный мальчик. Из очень хорошей семьи – их шесть детей, и они все наши прихожане; мама Тео – секретарь «Каритаса», братья все состояли в «бундокских братьях», но Тео не состоит, и курит уже, и больше беспокоится об одежде, чем о душе, но на мессы еще ходит; и рисует с детьми в хосписе… В общем, я никогда таких не встречал до Тео. Теодор непознаваем для меня. Тео, а это – Седрик Талбот Макфадьен, покровитель нашего прихода.
Незнакомец продолжал смотреть на Тео; улыбка не оставляла его лица – ресницы, губы, глаза – перелетала, как бабочка, как луч – фантастически красивая – Тео подумал – будто смотрю на витраж в переменную облачность; он знал, что покровителем прихода является одна из самых богатых семей в мире, Талботы, кто-то из них сейчас министр, кто-то – знаменитый рок-музыкант; но никого из них не видел до этого.
– Братство Розы, – сказал Седрик, – это школа для необычных ребят, которые хотели бы посвятить свою жизнь Церкви, но еще не знают, как и в каком качестве; быть воином или священником в обычном маленьком приходе, или миссионером в тяжелых климатических условиях; ты ведь тоже затрудняешься? вот для таких ребят мой друг Габриэль ван Хельсинг восстановил свой старый замок на берегу моря; белый пляж, сосны, горы, лестницы, башни, розовый сад; школа для одаренных подростков – школа волшебства, школа сновидений, школа людей Икс… можешь представить, как там хорошо? До Бога можно достать рукой, – Тео казалось, что кроме них, нет никого в Зеленом зале; будто они провалились в сказку; только хриплый голос и огненные глаза Седрика удерживают его на весу; и сейчас он замолчит, и Тео увидит, что стоит на тропе эльфов – но если оглянешься, она исчезнет, – и ты просто по колено в зарослях дикой ежевики, никуда не ведущих.
– А как… как туда попасть? Габриэль ван Хельсинг сам отбирает братьев? Или нужно написать письмо и сдать тесты? – Тео всё еще слышал свой голос со стороны – не застрявший в горле, как крошка, не дрожащий, как листва на ветру, – обычный, будто речь идет о книге, которую несколько раз читал; «Ночная гостья», «К критике политической экономии знака».
Седрик засмеялся; низко, звучно, будто кто-то тронул струны контрабаса.
– Нужно, чтобы ты сам туда пришел – ты же идешь к Богу.
Теперь отец Матфей положил руку на Тео – на плечо; теплую, как подогретое заранее в хорошем ресторане блюдо; разговор ему не нравился.
– Братство Розы для избранных, Тео, – сказал он, – Габриэль ван Хельсинг и его школа не всем по нраву даже в Ватикане.
– Потому что он растит суперменов, – Седрик забавлялся, глядя на потрясенное, обнаженное лицо подростка, красивого, сверкающего, как стразы Сваровски; мальчик-стрела, мальчик-ружье, дорогое, с резьбой, инкрустацией, красным деревом, висящее на стене; неужели они не знают, что оно должно стрелять, неужели они серьезно думают удержать этого Дориана Грея до грехопадения в своем крошечном приходе, как заколдованную принцессу ведьма – какая принцесса, это птичка, ваше высочество, всего лишь птичка… – Его ученики ничего и никого не боятся; а чего бояться? ведь у них за спиной Бог со всем ангельским воинством. Понимаешь, Тео, ван Хельсинг научит тебя самому необыкновенному – верить в Бога без сомнения и трепета. Ты будешь видеть ангелов, ходить по воде, изгонять дьявола, а Христос будет твоим лучшим другом… Ван Хельсинг вытянет из тебя все твои таланты и научит служить Господу.
– Пожалуйста, господин Талбот, не нужно, – сказал отец Матфей, – Тео, конечно, необычный мальчик, но человек он самый обыкновенный. Не внушайте ему больших надежд. Он будет мечтать, а потом ему будет сложно жить в этом мире, потому что всё будет в углах, а не в плюше, как в мечте.
– В мечтах о Господе нет ничего плохого, – пожал плечами Седрик; у него только что черные крылья за спиной не распускались, подумал Тео.
– Не сложно быть героем, сложно быть маленьким человеком и жить каждый день, и не утрачивать веру. Помните стихотворение: маленький человек умер маленькой смертью, и на всей земле не хватило мрамора вырубить памятник ему в полный рост?..
– Вам виднее, отец Матфей, вы ведь служитель Господа, а мы… те самые обыкновенные маленькие люди с манией величия – о, на нас держится большой мир, – но отец Матфей будто не заметил иронии; или пропустил; или проигнорировал; или простил; они забыли о Тео и ушли к столу; отпустили его; и он полетел – с лестницы, на мраморный пол, с моста, в ледяную, полную камней, порогов, реку; вокруг все опять ели тортики, говорили о детях и ценах на фрукты на рынке; отец Матфей налил Седрику вина – его не было на общем столе; дорогое, крепкое, запах сильный, как у свежего кофе – муската, кардамона, каких-то восточных специй; такой плотный, что Тео показалось, что он в воздухе – осязаемый, как пылинки в луче; видно, его держали где-то в холодильнике, зная о приезде Талбота; к Тео подошла мама.