С Симой я знаком. Заподозрить ее даже в самом маленьком, микроскопическом грехе очень трудно. Как это обычно бывает – маленький Зуся выбрал себе в пару настоящую гренадершу с усами, и эта огромная женщина родила Зусе пятерых сыновей. Все дети выросли и преуспели в этой жизни. Даже самый младший – Давид – стал недавно победителем городской олимпиады по химии.
Зуся к детям своим относился скептически. Он говорил так, перечисляя их достоинства:
– Один – физик, другой – химик, третий – лирик, остальные два – полные засранцы.
Он их так обижал, потому что старшие сыновья давно покинули Израиль и работали в Канаде по научной части в каком-то крупном исследовательском центре.
Зуся в Израиле давно – ровно четверть века. Старшие его сыновья родились еще в России, а остальные трое – здесь, на земле предков.
Я так подробно остановился на его семейном положении и социальном статусе, чтобы стало понятным все остальное в этом рассказе. Главное, та странность в судьбе человека, ради которой и стоит пачкать бумагу.
Познакомились мы с Зусей в аэропорту. Встречал знакомых, но самолет из Москвы запаздывал. Зуся неслышно опустился рядом на твердое железное кресло. Так неслышно, будто это муха села, а не человек.
Наши глаза встретились. Мой сосед, видимо, встречей этой остался доволен и спросил:
– Московский ждете? – улыбнулся он, как я уже отмечал, всей своей некрасивой личиной. Бывает, люди улыбаются губами, глазами и даже морщинами, а Зуся улыбался именно всей физиономией. Казалось, что даже уши его оттопыренные смеются над вами.
– Жду, – сказал я. – Вы тоже?
– Нет, я улетаю, – ответил Зуся.
– Так вам не здесь находится нужно, а в зале отлета, – сказал я.
– А я люблю здесь, – продолжал улыбаться сосед. – Сумку сдал. Наверху тоска – одни магазины. А здесь весело: люди встречаются, целуются… Опять же фонтаны имеются и телевизор большой на стенке.
– Это верно, – сказал я. – Зал встреч лучше зала прощаний.
– Стишками балуетесь? – подозрительно покосился на меня Зуся и улыбаться перестал.
– Иногда, – сказал я. – Грешен. А вообще-то в газете работаю.
– Ну, ну, – задумчиво покачал ушастой головой Зуся, а потом пальчиками своими красивыми сделал так, как обычно делают пианисты перед началом игры, перед тем как опустить руки на клавиши. – Сами откуда будете?
Доложил – откуда, потом кратко пересказал анкету, но оборвал себя на полуслове, заметив, что сосед больше не расположен к разговору. Мы сидели рядом молча.
Потом Зуся сказал:
– Никогда не задумывались, почему птицы возвращаются к своим гнездам? Вот появился птенец весной где-нибудь на севере. Научится летать, жить своей жизнью. Зимой летит на юг, побудет в тепле и сытости несколько времени – и обратно за тысячи километров. Тяжко, мучительно, а птица возвращается к своему гнезду.
– Тоже стихи пописываете? – спросил я.
– Никогда не думал, – хмуро отозвался Зуся. – Ну, вы человек образованный, я вижу. Так что же наука говорит по этому поводу?
– Не знаю, – сказал я. – По-моему, это загадка неразрешимая. А потом, далеко не все птицы способны на перелет.
– В том-то и дело, – отозвался Зуся. – Даже птицы разными бывают, почему люди должны быть под лиловую копирку? Вот она, как заведенная, всякий год ворчит: «Куда ты, да куда?! И что ты там забыл? Деньги некуда девать? Лечиться тебе надо на курортах, а не…»
– Кто ворчит? – спросил я.
– Супруга моя неверная – Сима, – вздохнув, ответил Зуся. – Кто еще право имеет ворчать на нас – только жены.
– Насчет курорта ваша половина права, – сказал я. – Люди мы с вами не очень молодые, пора и о здоровье подумать.
– Так мне мои Ямцы лучше любой здравницы! – вновь засиял мой сосед, но вдруг вновь стал совершенно серьезен и перешел на шепот. – Я вам сейчас секрет открою научный. Он и для птицы годится, и для человека. Живая душа всю жизнь в детство просится, чтобы не стареть раньше срока. А где наше детство остается? Там, где родились и выросли. Где же еще? Вот я и летаю каждый год в свое детство. Как птица, например, селезень.
На селезня Зуся не был похож. Скорее, на воробья взъерошенного, а воробьи, как известно, домоседы. Мысль о возвращении в детство не показалась мне оригинальной, но была в ней, в связи с исходом нашим, некоторая острота и особый вкус, что ли.
– Хороший город Ямцы? – поинтересовался я.
– Спрашиваешь, – легко перешел на «ты» Зуся. – Скажу так: по молодости лет я сионист был ярый. Первые годы в Израиле свою прошлую жизнь и не вспоминал. Да какие годы – целых пятнадцать лет. А потом открыли границу – и понял я, что должен в детство свое ехать, иначе сдохну раньше положенного срока. А это обидно, правда?