Когда я рассказал о своем затруднении, дон Хуан расхохотался. Он сказал, что рано или поздно объяснение магов придет мне на помощь. И тогда все станет совершенно ясным без необходимости быть разумным или неразумным.
— А пока все, что я могу для тебя сделать, — это гарантировать, что это был не человек.
Взгляд дона Хуана стал очень беспокоящим. Мое тело непроизвольно задрожало. Я почувствовал себя неуютно и занервничал.
— Я ищу отметки на твоем теле, — объяснил он. — Может, ты этого и не сознаешь, но сегодня вечером ты побывал в хорошей переделке.
— Что за отметки ты ищешь?
— Не физические отметки, а знаки, указания на твоих светящихся волокнах, области особого свечения. Мы — светящиеся существа, и все, что мы делаем и чувствуем, бывает видно в наших волокнах. У людей есть яркость, свойственная только им. Это единственный способ отличить их от других светящихся существ.
Если бы ты видел сегодня вечером, то заметил бы, что фигура в кустах не была светящимся живым существом.
Я хотел продолжить расспросы, но он приложил руку к моим губам и прошептал, чтобы я прислушался и попытался услышать тихое шуршание, мягкие приглушенные шаги бабочки по сухим листьям и веткам на земле.
Я ничего не слышал. Дон Хуан резко встал, взял лампу и сказал, что мы перейдем под рамаду. Он вывел меня через черный ход и обвел вокруг дома по краю чапараля вместо того, чтобы просто пройти через комнату и выйти через переднюю дверь. Он объяснил, что нам важно дать знать о своем присутствии. Мы наполовину обошли дом с левой стороны. Дон Хуан шел очень медленно, с трудом передвигая ноги. Трясущимися руками он держал лампу, освещая путь.
Я спросил, что с ним случилось. Подмигнув мне, он прошептал, что большая бабочка, рыскающая вокруг, ожидает свидания с молодым человеком, и что шаркающая походка немощного старика была явным способом показать, с кем из нас она должна встретиться.
Когда мы, наконец, подошли к крыльцу, дон Хуан повесил лампу на балку, усадил меня спиной к стене, а сам сел справа.
— Мы будем сидеть здесь, — сказал он. — Пиши и говори со мной как обычно. Бабочка, которая бросилась на тебя сегодня ночью, в кустах. Через некоторое время она подойдет, чтобы взглянуть на тебя. Вот почему я повесил лампу над твоей головой. Свет поможет бабочке найти тебя. Когда она подойдет к краю кустов, то позовет тебя. Это очень специфический звук. Он сам по себе может помочь тебе.
— Что за звук, дон Хуан?
— Это песня, навязчивый зов, который производит бабочка. Обычно его нельзя услышать, но бабочка, которая находится там, в кустах — редкая бабочка. Ты будешь явно слышать ее зов, и, при условии, что ты будешь безупречен, он останется с тобой до конца твоей жизни.
— Чем он мне поможет?
— Сегодня ночью ты попытаешься закончить начатое раньше. Видение приходит только тогда, когда воин способен остановить внутренний диалог. Сегодня ты по своей воле остановил его там, в кустах. И ты видел. То, что ты видел, не было ясным. Ты думал, что это был человек. Я говорю, что это была бабочка. Мы оба не правы, но это потому, что нам приходится говорить. Я, однако же, взял верх, потому что я вижу лучше тебя и потому что я знаком с объяснением магов. Поэтому я знаю, хотя и не абсолютно точно, что фигура, которую ты видел, была бабочкой. А сейчас молчи, ни о чем не думай и дай возможность той бабочке прийти к тебе опять.
Я едва был способен записывать. Дон Хуан засмеялся и попросил меня продолжать, как ни в чем не бывало. Он взял меня за руку и сказал, что ведение записей является моим самым лучшим защитным щитом.
— Мы никогда не говорили о бабочках, — сказал он. — Но сейчас пришло время. Как ты уже знаешь, твой дух воина был не уравновешен. Чтобы уравновесить его, я научил тебя жить, как подобает воину. Воин начинает с уверенности, что его дух неуравновешен, а затем, живя в полном контроле и осознании, но без спешки или принуждения, он делает все лучшее для достижения этого равновесия.
В твоем случае, как и в случае с каждым человеком, твоя неуравновешенность вызвана общей суммой всех твоих поступков. К настоящему времени твой дух, кажется, готов к разговору о бабочках.