— Но разве нельзя логически заключить, что маг тоже может заметить, что находится в двух местах?
— Ага! — воскликнул дон Хуан. — На этот раз ты прав. Маг, конечно, может заметить впоследствии, что он был в двух местах сразу. Но это только регистрация, и она никак не соотносится с тем фактом, что пока он действует, он этой двойственности не ощущает.
Мои мысли путались. Я чувствовал, что если перестану писать, то взорвусь.
— Подумай вот о чем, — продолжал он. — Мир не отдается нам прямо. Между нами и ним находится описание мира. Поэтому, правильно говоря, мы всегда на один шаг позади, и наш опыт (переживание) мира всегда только воспоминание об опыте. Мы вечно вспоминаем тот момент, который только что прошел. Мы вспоминаем, вспоминаем, вспоминаем.
Он покрутил рукой, как бы давая мне почувствовать, что он имеет в виду.
Но если весь наш опыт восприятия мира — воспоминание, тогда вполне естественно заключить, что маг может быть в двух местах сразу. Это происходит не с точки зрения его собственного восприятия, потому что для того, чтобы переживать опыт мира, как и любой другой человек, маг должен вспоминать только что совершенный поступок, только что пережитый опыт и события, свидетелем которых он был. В его осознании есть только одиночное воспоминание. Но сторонний наблюдатель, смотрящий на мага, может решить, что маг действует одновременно в двух различных эпизодах. Маг, однако, вспоминает два различных отдельных мгновения, потому что клей описания времени больше не связывает его.
Когда дон Хуан закончил говорить, я был уверен, что у меня поднимается температура.
Дон Хенаро смотрел на меня любопытными глазами.
— Он прав, — сказал он. — Мы всегда на один прыжок позади.
Он стал двигать руками, как перед этим делал дон Хуан. Его тело начало дергаться, и он отпрыгнул назад сидя. Казалось, у него была икота, и она заставляла его тело отпрыгивать назад. Он начал двигаться назад, прыгая на заду, и доскакал так до конца веранды и обратно.
Вид дона Хенаро, прыгающего задом на ягодицах, вместо того чтобы быть забавным, привел меня в такой ужас, что дону Хуану пришлось несколько раз ударить меня костяшками пальцев по лбу.
— Я просто не могу ухватить всего этого, — сказал я.
— Я тоже не могу, — сказал дон Хуан и пожал плечами.
— И я тоже не могу, дорогой Карлитос, — сказал дон Хенаро.
Вся эта смесь из моей усталости, невероятного объема чувственных восприятий и того настроения легкости и юмора, которым была наполнена клоунада дона Хенаро, были слишком большой нагрузкой для моих нервов. Я никак не мог утихомирить возбуждение в мышцах живота.
Дон Хуан заставил меня покататься по земле до тех пор, пока я не восстановил свое спокойствие. Затем я опять сел, глядя на них.
— Дубль твердый? — спросил я дона Хуана после долгого молчания.
Они посмотрели на меня.
— Обладает ли дубль материальностью? — повторил я.
— Определенно, — сказал дон Хуан. — Плотность, материальность — это воспоминания. Поэтому, как и все, что мы ощущаем в мире, они являются только накапливаемыми нами воспоминаниями, воспоминаниями об описании. Ты помнишь о моей материальности точно так же, как и о коммуникации посредством слов. Поэтому ты разговаривал с койотом, и именно поэтому ты воспринимаешь меня сейчас как плотное тело.
Придвинувшись, он слегка толкнул меня плечом и предложил дотронуться до него. Я похлопал его по спине, а затем обнял. Я был близок к слезам.
Дон Хенаро поднялся и подошел ко мне. Он был похож на маленького ребенка с блестящими озорными глазами. Надув губы, он долго смотрел на меня.
— А как же я? — спросил он, пряча улыбку. — Неужели ты не хочешь обнять меня?
Поднявшись, я протянул к нему руки, но мое тело, казалось, застыло на месте. Я был не в силах двинуться. Как я ни пытался дотянуться до него, ничего не получалось.
Дон Хуан и дон Хенаро стояли рядом, внимательно наблюдая за мной. Я чувствовал, как тело искривляется под неведомым давлением.
Дон Хенаро сел и притворился обиженным тем, что я его так и не обнял. Он скреб землю пятками и пинал ее ногами, а затем оба они покатились со смеху.
Мышцы моего живота дрожали, заставляя тело трястись. Дон Хуан заметил, что я двигаю головой так, как он учил меня, и что я могу успокоить себя, отражая лучи света роговыми оболочками глаз. Он выволок меня из-под крыши веранды на открытое место и повернул лицом на восток, к солнцу. Но к тому времени дрожь прекратилась. Я заметил, что сжимаю в руке свой блокнот, только когда дон Хенаро сказал, что я дрожал под тяжестью бумаги.