— Ты любишь смирение нищего, — тихо сказал он. — Ты склоняешь голову перед разумом.
— Мне вечно кажется, что меня разыгрывают, — сказал я. — Это моя основная проблема.
— Ты прав, тебя разыгрывают, — заметил он с обезоруживающей улыбкой. — Но твоя проблема не в этом. На самом деле ты считаешь, будто я сознательно тебя обманываю. Так ведь?
— Да, что-то во мне не позволяет поверить в реальность происходящего.
— Ты опять прав. Ничто из происходящего не является реальным.
— Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?
— Вещи становятся реальными лишь тогда, когда ты научился соглашаться с их реальностью. Например то, что произошло сегодня ночью, вряд ли может быть для тебя реальным, потому что никто с тобой в этом не согласится.
— Ты хочешь сказать, что ничего не видел?
— Конечно видел, но я не в счет. Вспомни — я тот, кто тебя обманывает.
Дон Хуан смеялся, пока не закашлялся. Его смех был дружеским, хотя смеялся он явно надо мной.
— Не принимай близко к сердцу чушь, которую я несу, — сказал он ободряюще. — Я просто стараюсь расслабить тебя, зная, что ты чувствуешь себя в своей тарелке, только когда выбит из колеи.
Его выражение было рассчитанно комичным, так что мы оба расхохотались. Я сказал ему, что сказанное им только что испугало меня больше, чем что бы то ни было.
— Ты боишься меня? — спросил он.
— Не тебя, а того, что ты представляешь.
— Я представляю свободу воина. Ты этого боишься?
— Нет, но твое знание слишком устрашающе. В нем нет для меня утешения. Нет гавани для приюта.
— Ты опять все путаешь. Утешение, гавань, страх — все это настроения, которым ты научился, даже не спрашивая об их ценности. Как видно, черные маги уже завладели всей твоей преданностью.
— Кто такие черные маги?
— Окружающие нас люди являются черными магами. А поскольку ты с ними, то ты тоже черный маг. Задумайся на секунду, можешь ли ты уклониться от тропы, которую они для тебя проложили? Нет. Твои мысли и поступки навсегда зафиксированы в их терминологии. Это рабство. А вот я принес тебе свободу. Свобода стоит дорого, но цена не невозможна. Поэтому бойся своих тюремщиков, своих учителей. Не трать времени и сил, боясь меня.
Я знал, что он был прав. Но, несмотря на мое искреннее согласие с ним, я знал, что привычки всей моей жизни обязательно заставят меня держаться моей старой тропы. Я действительно чувствовал себя рабом.
После долгого молчания дон Хуан спросил меня, достаточно ли у меня силы, чтобы еще раз столкнуться со знанием.
— Ты хочешь сказать — с бабочкой? — спросил я наполовину в шутку. Он согнулся от смеха, словно я только что сказал самую смешную вещь в мире.
— Что ты в действительности имеешь в виду, когда говоришь, что знание — это бабочка? — спросил я.
— Я ничего другого не имею в виду, — ответил он. — Бабочка есть бабочка. Я думал, что к настоящему времени у тебя со всеми твоими достижениями будет достаточно силы, чтобы видеть. Вместо этого ты заметил человека, а это не было истинным видением.
В самом начале моего ученичества дон Хуан ввел концепцию видения как особой способности, которая позволяет воспринимать первичную природу вещей и которую можно развить.
За годы нашего общения у меня сложилось впечатление, что так называемое «видение» является интуитивным схватыванием вещей или же способностью понимать что-то целиком и мгновенно, или, возможно, способностью насквозь видеть человеческие поступки и выявлять скрытые значения и мотивы.
— Сегодня вечером, когда ты впервые встретился с бабочкой, ты наполовину смотрел, наполовину видел, — сказал дон Хуан. — В этом состоянии, хотя ты и не был обычным самим собой, но, тем не менее, был вполне способен совершенно осознанно управлять своим знанием мира.
Дон Хуан остановился и взглянул на меня. Сначала я не знал, что сказать.
— Как я управлял своим знанием мира? — спросил я наконец.
— Твое знание мира сказало тебе, что в кустах можно найти только подкрадывающихся животных или людей, прячущихся за листвой. Ты удержал эту мысль, и, естественно, должен был найти способы заставить мир соответствовать этой мысли.
— Но я вообще не думал, дон Хуан.
— Тогда не будем называть это думаньем. Скорее, это привычка видеть мир соответствующим нашему представлению о нем. Когда это не так, мы просто делаем его соответствующим. Бабочки, большие, как человек, не могут быть даже мыслью. Поэтому для тебя то, что находилось в кустах, должно было быть человеком.