И действительно, от него веяло силой и спокойствием. И в тоне, и в действиях, и во всей фигуре его было величие самой тайги. И, конечно же, собака возле него казалась лишней, ненужной, никчемной.
Поэтому Фокин, решив избавиться от своего паршивого щенка, сразу остановился на Алееве: «Этот не любит собак. Убьет».
Колючий морозный воздух обжигал лицо, щипал за нос, за щеки, дыхание белым инеем оседало на ушанку, на ворот куртки, ледяные кристаллы громоздились на бровях, как у Деда Мороза. Движение лыж сопровождалось тележным скрипом. Хлестко, как бич, щелкали ветви осин, и казалось, выжал мороз всю живность из побелевшего от холода леса. Но это не посвященному в таинства камчатской тайги.
Уже за километр от поселка на снегу появились следы. Сперва вразброд, треугольником, — заячьи, они разбегались, чтобы слиться в одну широкую натоптанную тропу. В тальнике открылись лунки куропаток, их строчки-дорожки, цепочкой — лисий след, а по стволу проскользнула белка. В пушистых шубах и зверькам, и птицам мороз нипочем. Где-то дятел отстучал свою дробь, пролетела кедровка. На все это паршивый щенок не обратил ни малейшего внимания. Заиндевелая морда его оставалась бесстрастной.
Но вот лыжня проскользнула по следам росомахи. Ник задержался. Пахучий зверь, скрытный и непонятный даже охотникам, заинтересовал собаку, но, чуть-чуть приподняв шерсть, щенок успокоился и побежал дальше.
Алеев отметил: «Глуп, но любопытен. Без азарта, но исследует. Бежит весело по лыжне, как по рельсам. Ныряет в снег, как в пену, и резвится. Чему радуешься, жертва? Сейчас выстрелю, и свет для тебя потухнет».
Алеев остановился, сбросил рюкзак:
— Передохнем.
Ник сел, склонил свою острую мордочку, пытливо уставился на охотника.
— Ты, кажется, не из плаксивых. Да и морда у тебя школьная. Мороз-то жмет. И бывалые псы в такую стужу поджимают лапы, а ты ничего… И все-таки зря изгрыз женские сапожки. Лучше проглотил бы пару ботинок Фокина.
Ник вильнул хвостом. Понял, что обращаются к нему.
— Экий балбес, на носу смерть, а он и не чувствует. Отойду шагов десяток, щелкну и был таков. Иной пес уже бы давно удрал из леса, а этот бежит и не знает, что жизнь тонка, как нитка. Может оборваться в любой момент. Все мы смертны. Что ты, что я. Судьба — злодейка. Здесь вот начинается мое урочище. Промысловый участок. Ладно. Поживи, стрелять пока не буду: соболя спугну. Вот доберемся до зимовья, и вечерком, на закате расстанешься ты со своей собачьей жизнью. Кому ты нужен, такой охламон…
Щенок слушал, склоняя голову то в одну, то в другую сторону. Он все старался понять, о чем говорит человек, и, не поняв, тявкнул.
— Цыц! Дурило, — глаза Алеева зло сверкнули. — Тут нужна тишина, — он погрозил пальцем. — Ты знаешь, что у меня капканы с привадой на сбежках? Нет? Цыц! снова прошипел он. — Я всегда говорил, что псина в лесу мешает. Молчи, негодяй! А то пристрелю как собаку! Хэ… А почему говорят: «Пристрелю как собаку»? Ведь пристреливают чаще лошадь.
Он поднял тяжелый рюкзак, набитый запасом провизии, и двинулся вперед, а когда оглянулся, то не увидел щенка.
«Фи-фи-и… Куда же он запропастился? Неужели дал деру? Понял и стреканул. Дурак-дурак, да умный. Как же он меня раскусил? Слов-то не знает. Неужто по тону?»
— Ник! Ник!
Снежный клубок зашевелился, и щенок выбрался на лыжню. Он лениво отряхнулся, сонно зевнул, потянулся и не спеша затрусил к охотнику.
— Ну даешь! А я думал, ты поумнел. Соня! Лодырь. Потому тебя и сплавили. На охоту не годишься, дом не стережешь… Эх, бездарь. Лопаешь и спишь, даже от смерти уйти не можешь. А морда у тебя смышленая. Поднатаскать бы тебя, может, и стал бы полезным. А мне-то какое дело? Я не дрессировщик. Стрелять могу. Это точно.
Алеев любил поговорить и помечтать вслух. Такая привычка у многих охотников, что подолгу одиноко живут в тайге.
— Топай за мной, паршивец. Должен же я выполнить просьбу твоего хозяина. Алеев если обещал, сделает. Кровь из носу, а сделает.
Следующий отрезок пути Алеев прошел без остановки. Щенок понуро плелся сзади. Он то отставал, шагая на толстых неокрепших лапах, то неуклюже и устало скакал боком, по-волчьи, и никак не мог приноровиться к быстрому размеренному шагу охотника, Алеев удивлялся его настырности. Ведь щен мог повернуть назад и смыться. Бегал он неплохо, и догнать его могла только пуля. Но паршивый щенок тащился за чужим человеком как привязанный. А ведь собаки умеют находить обратный путь по своему следу. Тайга не город. След не теряется. В безветрии запах держится долго. Но щен не вернулся. Видать, не очень хотел повидать своего хозяина.