Когда Сережка разделся и полез в воду, Бобка подошел безошибочно к своему велосипеду и лег рядом. Теперь он с удовольствием вытянул уставшие лапы и знал, что может спокойно и долго отдыхать. Он прикрыл глаза и тотчас задремал, уснул чутким собачьим сном.
Приснилось ему что-то двуногое, бессловесное, крадущееся. Бобка даже погнался за ним, грозно взлаивая, но так как это был всего лишь сон, то Бобка чуть-чуть подрыгал лапой и еле слышно тявкнул. Но видение не исчезло. Бобка ясно услышал чьи-то шаги. Что-что, а слух у собаки никогда не дремлет.
Бобка открыл глаза и увидел незнакомого парня. Поскольку Бобка обладал дружелюбным характером, он не облаивал людей. Однако подозрительно поглядывал. Всякое бывало. И пинка могут дать ни за что ни про что. Скули потом, жалуйся… Но парень присел, погладил Бобку и огляделся.
Бобка привык, что все его гладят, и успокоился. Предки его были из породы болонок, может быть, сродни таксам, а возможно, пудели или терьеры. Но Бобка не походил ни на кого, хотя был очень пушистым и сильно кривоногим. Низкий, длинный, понятливый, симпатичный и незлой. Однако сейчас, когда его гладил парень, Бобка уловил фальшь — неискреннюю ласку. Бобка впервые не вильнул приветливо хвостом. Он смотрел строго и недружелюбно, но парень не обращал на него внимания. Для него Бобка был просто шавкой. Он протянул руку к велосипеду и волоком, волоком потащил в кусты, а когда убедился, что его никто не видит, сел и покатил прочь от озера.
Бобка растерялся. Он побежал вслед за велосипедом, потом вернулся к озеру, взлаял, позвал хозяина. Сережка плыл далеко на плоту. Он слышал голос Бобки, но ничего не понял.
Тогда Бобка снова побежал по лесной дороге, но ни парня, ни велосипеда уже не было. Бобка начал принюхиваться, искать след. Он бегал зигзагами, кругами, тянул носом воздух. А в воздухе, неподвижном и знойном, висела желтая пыль, поднятая мотоциклами и машинами, пахло бензином, гарью, дымом костров, резиной и еще множеством следов, едва уловимых среди аромата цветов, листьев и кедровой хвои. Все эти запахи Бобка отсеял. Он искал лишь одну тонкую струйку, оставленную велосипедом. И вдруг учуял, поймал этот колеблющийся в воздухе следок потного, фальшивого, чужого человека и знакомый запах краски, масла и резины.
Возбужденный Бобка быстро определил направление. Это было нетрудно. Песик нашел узенькую колею, приблизил к земле свой влажный черный нос и что есть духу рванулся в погоню. Он знал твердо: его место там, где велосипед. К велосипеду придет хозяин.
Бобке было жарко в лохматой шубе, пот капал с длинного языка, а встречный ветерок едва освежал открытую пасть. Но Бобка торопился. Разгоряченный погоней, он не замечал жары и усталости. Может быть, впервые в жизни пожалел верный песик, что у него короткие кривые ноги.
По лесу тянулась утоптанная извилистая тропа. Она спускалась под уклон, и, хотя Бобка бежал во всю прыть, велосипеда еще не было видно. А запах, оставленный чужим парнем, усиливался, возбуждал и придавал сил. Бобка мчался длинными прыжками, и, если б у него вдруг выросли крылья, он бы взлетел. Чужой запах едкого пота раздражающе крепчал. Дорога пошла в гору. Бобка тяжело дышал, но скорости не убавил, лишь вывесил свой красный язык, чудом на него не наступая. А след становился ощутимее. Бобка наддал и вдруг увидел велосипед. От радости песик звонко взлаял. Он поравнялся с великом.
И тут случилось неожиданное: парень оглянулся, соскочил на тропу и торопливо потащил велосипед в густые заросли. Бобка понял: человек боится.
В Бобке проснулась ярость. Он залаял грозно, напористо. Теперь он не был тем добрым беззаботным увальнем. Шерсть на загривке поднялась дыбом. Кровь далеких свирепых предков взыграла в полную силу.
«Стой, — кричало все Бобкино существо, — стой! А то укушу».
Но человек убегал. Его железа выделяла обильный пот трусости. Бобка учуял и еще более расхрабрился, освирепел и вцепился воришке в ногу.
«Отдай! — рычал пес. — Отдай!..»
Парень пнул собаку. Бобка отскочил, и буря негодования с новой силой метнула его к ногам парня. Бобка визгливо лаял, наседал, пытаясь укусить. Перед собакой был враг. Отступать некуда. Бобка защищал свое добро, он не мог уйти.
— Чертова псина! — выругался парень. — П, епляется за штаны… Пошла вон! Пацаны где-то, наверно, близко, пес озверел.
Бобку будто подменили, он превратился в клубок зубов и шерсти, накатывался и откатывался, визжал и лаял, цеплялся как репей, а парень уже забросал ветками велосипед, надежно замаскировал. Осталось удрать подальше от этого места.