На следующий день я решил пройти по берегу. Каково же было мое удивление, когда я увидел Флотского!
— Флотский! Флотский! — радостно крикнул я.
Но Флотский не шелохнулся. Ему не было до меня никакого дела. Он сидел у кромки прибоя, возле маленького пирса, и смотрел в океан, туда, где скрылся его хозяин.
Верный пес ждал.
Пират
— Ванька! Куда он подевался, сукин сын!
— Что надрываешься, в школе он.
— Бес его носит! В школе… По времени должен быть дома. Вон стайка не убрана. Жрать-то все, а хозяйствовать один. Или его школа до старости кормить будет? Я не учен, а живем, как сыр в масле катаемся.
— Что ты, Митрий, против школы попер? Сейчас без ученья никуда. Или ему всю жизнь в навозе копаться?
Дубняк тяжело засопел, с силой ткнул вилы в навозную кучу и уставился на жену недобрым взглядом. Большие, навыкате, бесцветные глаза его зло прищурились. Крепкая сутулая спина медленно распрямилась. Кривые толстые ноги тверже уперлись в землю.
— Балуй его, балуй! Инженером хочешь сделать. Вон он, инженер-то, Светлов, голь перекатная, день-деньской как собака по заводу мечется да в конторе голову ломает над бумагами, а свою получку нам несет. Нам! У нас и мясо, и молоко, и деньжат поболе, чем у собаки блох. Так на кой же леший такая грамота? На кой! Я тебя спрашиваю! Хозяин испокон веков богато жил, а иной аристократ от нищеты пулю в висок — и в ящик… Так-то.
— Откуда у тебя мысли эти? Слава богу, не пятнадцатый год, восемьдесят пятый. Ты ведь аристократов да кулаков и в глаза не видел. Время сейчас какое, вокруг посмотри! И получка у всех хорошая, и одеваются чисто.
— Вот и смотрю. Сверху густо, да в желудке пусто. Не зря разрешили свиней да коров разводить. Значит, и государству выгодно, коли мяса больше будет. Кабы каждый держал, не шли бы с протянутой рукой. А то все в инженеры лезут. Пусть лезут, а к Ваньке на поклон при-дут. Придут, придут. Токо сызмальства его к хозяйству приучать надо. Я так считаю: моя кровь, в меня и должен быть. И не встревай, не порти сына! Дарья посмотрела на мужа долгим, осуждающим взглядом, взяла ведро и, ничего не сказав, скрылась за дверью.
— Тьфу, и эта туда же. Помешались на обучении: грамота, грамота… На одну грамоту машину не купишь. Что там вкалывать, что туг. Тут хоть голова не болит, свое. Свиньи — дело верное. С размахом надо. Счас замасленный тракторист больше директора получает, а ответственности никакой. На шофера Ванька выучится, всего натащит в дом, никого просить не будет. Да где ж его черти носят…
Дубняк снова выдернул из кучи застрявшие вилы, окликнул:
— Дарья!
Жена вышла. Полная, флегматичная, грудастая, широкая в бедрах, стала в дверях, выжидающе вскинула красивые глаза.
Дубняк залюбовался. На миг представил ее давнюю, молодую. Вот так выйдет на оклик, тонкая, стройная, вскинет голову сверкнет черными глазами, аж сердце зайдется. Для нее и старался. Красивая. А ныне сдала. Постарела быстро. Морщинки сетью под глазами виснут, а достоинства не потеряла. Гордая, гордая, а примирилась.
— Появится Ванька, сразу сюда его! Кой-чего накажу! Завтра с экспедитором в командировку еду.
Дом Дубняков стоял на отшибе, с краю поселка, ближе к речке. Добротный, бревенчатый. Крыша под жестью, крашенная зеленью. Не сразу и заметишь за черемухой в летнюю пору. Лишь окна с резьбой узорчатой просматриваются.
Теплеет. Весна налила почки и снег слизнула.
«Приеду — поди, и листья распустятся», — подумал Дубняк и нехотя оторвался от дома.
Потопал по улице мимо неказистого домишка Светловых.
«Вот еще тоже голь перекатная. Просил кой-чего помочь, отплатил бы, а они с гонором, от поросенка отказались. Учительница. Она, поди, Ивана нашего и настраивает. А не поймет того, что яблоко от яблони недалеко падает. Вкус мяса Ванька попробовал. Не перейдет на сухари».
Дубняк еще раз оглянулся на свой дом.
«Молчит Аза, не брешет. Старая. Бывало, лаем закатывалась, лишь соберусь к выходу. Ныне дрыхнет в будке. Менять пора. Вон животище раздуло. Ценная».
Когда Дубняк вернулся из командировки, щенки уже глазели, хотя неосмысленно.
— Пап, оставь, — просил сын, — они ведь уже смотрят.
— Подумаешь, прозрели! Какая разница, когда их топить? Подохнут, и все тут.
— Ты ж обещал.
— Обещал, но другого выводка. Спарую с хорошим псом, тогда и оставлю. А сейчас на кой? И одна жрет за свинью, не менее.
— Ну па-а!
— И не проси! Выкину, — сердясь, отвечал Дубняк десятилетнему сыну. — Подумаешь, собака… Еще будут.