Ваня насупился и замолчал. Круглые щеки порозовели, а на глазах выступили светлые капельки слез.
— Ну чиво сопли пускаешь? Большой уже, а без понятия. К чему нам столько? Айда на озеро! Поглядишь, как тонуть будут.
— Сам говорил, топить надо, пока слепые… Жалко…
— «Говорил», «говорил»! Всех не пережалеешь. Айда!
Дубняк взвалил мешок со щенками на спину, подумал: «Хлопнуть бы их о землю, чтоб не пищали, да мешка жалко, закровенят».
— Пшла! — оттолкнул он забеспокоившуюся суку. — Пшла, дохлятина! Тож, поди, плачешь. Глаза заблестели… Пшла вон!
Сутулый, тяжелый Дубняк твердо ставил большой кирзовый сапог на мягкую тундровую зелень. Ваня нехотя плелся сзади, ступая след в след на примятую отцом траву.
«Почему все так получается? — думал он растерянно. — Зачем кого-то убивать? Звери грызут друг друга, большая рыба ест маленькую… У Светловых вчера кобчик голубя унес. А наши Борька с Машкой живут, а ведь тоже на мясо. Отец говорит, что пудов на пять уже тянут. К осени забьет. Видно, так надо. Борька хороший, ласковый. Чуть почешешь, сразу ложится — и хрю-хрю… А забьет. Машку оставит. Поросная. Кур вон скоко, и яйца несут, а чуть что, раз — и головы нету. Их почему-то не жалко, а собаку… Собака — друг человека, говорит учительница».
Ваня задумался и не заметил, как дошли до озера. Небольшое, оно синей тарелкой лежало в травах, и белые кучевые облака проплывали по его зеркальной глади. Озеро было холодным, ключевым, и в нем никто никогда не купался.
Дубняк стоял у обрывистой кромки и тупо смотрел в ледяную глубину водоема.
— Пап! Ты как топить будешь, прямо в мешке?
— Скажешь тоже, в мешке. Этак мешков не напасешься. Не фабрика дома.
— Они же совхозные…
— Цыц! — Дубняк воровато оглянулся. — Покупать, что ль? Вон ты еще мал, да мать не работает. Нахлебники.
— Она ж по хозяйству, сам говорил.
— Мало что говорил. Не суй носа! Держи мешок! Вона расползлись, — Дубняк поднял щенков. — Хе-хе, сучонка. С кем набегана, не понять… И э-эх! Плыви!
Темный комочек полетел и плюхнулся в воду, только круги пошли, к берегам расширяясь.
— Давай другого! Э-эх! Царство ему небесное.
— Почему небесное, пап? Ведь ты же в воду кидаешь.
Густые черные брови Дубняка сдвинулись к переносице, массивная челюсть отвисла, на узком лбу волнами взбугрились морщины. Он выпученными глазами посмотрел на сына, будто только сейчас заметил, что он стоит рядом и держит последнего щенка.
— Эк размазня! Кидай сам!.. Насупился уж. Хозяйствовать учись! А то будет, как у Светловых, в кармане вошь на аркане.
— Так они скоро в новый дом перейдут.
— Это ее шалопаи тебе наговорили. Тут хоть кур держат, а там и того не будет. За этими-то не следят. Вчера опять в нашем огороде пришиб. Не вздумай рассказывать!
Ваня молчал, низко опустив голову.
Дубняк взял у него щенка, поднял в руке, придирчиво осмотрел:
— О-о! Этот на Азу… Схо-ож. Кобелек. Крупный, — и, широко размахнувшись, бросил.
Плюх!.. Вода сошлась над головой последнего.
Дубняк свернул пустой мешок:
— Айда к дому!
— Пап, смотри! Вынырнул… Плывет.
— Недолго протянет. Пошли! Заждалась мать, и работы много.
— Не тонет, па-ап! Плывет еще… — заплакал Ваня.
Дубняк хотел ткнуть сына, как обычно, в затылок, да увидел, что и впрямь щенок рулит к берегу.
— Х-хы! — удивился он. — Не то что кругами… Хитрый, псина.
— Пап, а он может доплыть?
— Пыхтит, зараза. Камня нет… Можно было бы пристукнуть.
— Жа-алко…
— Жалко у пчелки… Что делать-то с ним будешь?
— Азе отдам, — заныл Ваня.
Дубняк смотрел на озеро. По водному простору плыл щенок. Плыл, как утлое суденышко, выброшенное штормом в открытое море. Плыл из последних сил, поднимая над водой черненький мокрый носик.
— Ну живуч… Ну пловец… К берегу гребет, гляди-ка, к берегу…
Щенок медленно работал всеми четырьмя лапками, и казалось, что плывет легко, уверенно, как заправский чемпион, но, приглядевшись, можно было заметить, что вода подбирается к маленьким, аккуратно сложенным ушкам, заливает спину, возле носика лопаются синенькие воздушные пузырьки. Цепкая студеная глубина затягивает щенка в свою пучину.
Вот и первые травинки, крутой глинистый бережок. Острые коготки вонзаются в землю, соскальзывают, и щенок скрывается под водой. Вынырнув, он снова царапает глину. Вода вокруг него становится мутной. Берег отвесный, но щенок продолжает карабкаться, цепляясь за последние минуты жизни.
Ваня не выдерживает. Он ложится на живот и быстро хватает щенка за холку.