— Ш-ш, — приложила она палец к губам, — отец спит.
…Дубняк проснулся. Еще пели первые петухи, а он уже вышел во двор. Забот у него хватало. Всех накормить надо. Уборку сделать.
— Гадят бычки окаянные. Одного навозу накидаешься, — ворчал он, — а все до работы успеть. Дарья! Ваньку сбуди! Пусть бычков на пастьбу сгонит!
— Сама отведу. Спит ребенок. Когда и отдохнуть ему, если не в каникулы. Лето кончается, а он погулять не может. Запряг ты его.
— Только и знает, что гулять. Дрова вон не собраны. За жимолостью бы сходили. Первая-то она дороже. Тьфу! Кто это крыльцо обгадил? Э-э-э! Пропоносил весь двор… Пират! Пират! — позвал Дубняк. — Пират, твою… за ногу!
Щенок не вышел из будки. Затаилась и Аза. Она угадывала настроение хозяина.
— Пират!
— Да оставь ты его! — вмешалась Дарья. — Видишь, болен. Сам вчера и пришиб. Животом мается, зад волочит.
Дубняк наклонился, заглянул в будку, поймал за лапу щенка, вытянул.
Пират сидел, сгорбившись, и трясся мелкой беспрерывной дрожью. Над впалым животом четко выпирали ребра.
Дубняк смотрел на него пустыми глазами и брезгливо морщился:
— Не жилец он. Гляди, как за ночь свернуло… Поедешь на базар, может, продашь?
— Куда я с ним? Был бы чистопородный!
— Не купят, так выкини! Ваньке не говори. Гнусить будет.
Дарья не ответила. Она не любила много говорить.
На рынке выпустила щенка и затерялась в толпе.
Целый день Пират отыскивал свой дом. Он переходил с улицы на улицу, заглядывал в подворотни, принюхивался к следам, но нигде не было уютной конуры, не было друга Вани — маленького доброго человека, не было тепла и ласковой матери.
Ночь застала его возле высокого мусорного ящика. Пахло чем-то съедобным, а голодные слюни так и перекатывали через губу.
Подбежала с ведерком женщина, плеснула в ящик, проворчала:
— Развели собак, не пройти, чтоб им…
Появился большой поджарый пес, стал на задние лапы, вытащил что-то и тут же с хрустом начал грызть. Пират прилег и заискивающе смотрел на счастливчика. Но поджарый не собирался делить свою добычу, и щенок, облизнувшись, тявкнул просительно и негромко.
Поджарый покосился, показал клыки. Пришлось отойти.
На другой стороне, за ящиком, из-под газеты торчал рыбий хвост, тухлый, но вполне съедобный. Щенок прибавил шаг. Он уже ощущал вкус солоноватой копченой рыбы, но… вихрем налетел поджарый, и пища исчезла в его прожорливой глотке.
Голодный Пират поковылял прочь, в темень, куда глаза глядят.
Крапал мелкий обложной дождь, под ногами растекались лужицы, и некуда было прилечь, негде было обсохнуть. Возле трехэтажного дома песик задержался. Дверь в подъезд была открыта. Веяло человеческим жильем. Пират постоял, не решаясь войти, но заманчивый дух теплоты и уюта пересилил, и щенок вошел.
В широком проходе отряхнулся, обнюхал ступеньки и окончательно осмелел. Никто его не гнал, и можно было прилечь, но в отрытую дверь задувал ветерок. Щенок обследовал ступеньки и, добравшись до второго этажа, увидел коврик. Ну что ж, это подходяще. Потоптался на нем и лег.
После долгой беготни, поисков, переживаний какое счастье вытянуться и с удовольствием отдохнуть… Пират закрыл усталые глаза, но тотчас испуганно вскочил.
В подъезд ввалились люди. Крик, смех и страшный грохот из какого-то блестящего ящичка. А еще страшнее голос:
— Пес! Бродяга! Да как ты смел с грязными лапами на чистый коврик, а-а!!!
Парень с длинными волосами растопырил пальцы и, пугающе согнувшись, двинулся на щенка.
— Эдик, не смей! Не трогай собачку! Чудесный песик! — вскрикнула девушка с еще более длинными волосами. Ярко-красные губы ее сложились в трубочку, а подкрашенные глаза жутковато расширились.
Пират почуял запах спиртного, противный запах, с которым была связана потеря его жилья. Эти люди напомнили ему искаженное злобой, пьяное и дикое лицо хозяина.
Пес прижался к стене, оскалился и зарычал. Впервые в жизни он решил защищаться.
— Ах ты мразь! Да ты кусаться!.. — взревел волосатый. — Да я ж тебя…
— Эдик! Эдик, не смей!
Но Эдик уже занес ногу, и острая боль содрогнула Пирата. Он с визгом отчаяния и обиды проскользнул меж людских ног, выскочил на улицу и не оглядываясь помчался в спасительный сумрак ночи.
— Зачем ты его? — спросила девушка.
— Я хотел пошутить, а он в пузырь лезет. Человек — владыка и не позволит, чтоб на него хвост подымали, — Эдик обнял девушку. — Мое призвание повелевать.
— Эх ты, супермен. Обидел беззащитного…
Утро застало Пирата в городском парке. Он спал, свернувшись в клубок, под скамейкой, с которой все еще стекали капли давно прошедшего дождя.