Мальчик стоял, приглядываясь к собаке, и вдруг крикнул:
— Пират! Пират!
Звучало что-то знакомое, волнующее. Хотелось подойти к человеку, но пес не приблизился. Он был начеку, он не доверял людям.
— Пират, Пират! — повторил детский голос. — Ну что ты боишься? Пират, пойдем со мной, на! На-на…
Мальчик звал и уходил, вытаскивая ноги из липкого снега. Пес смотрел вслед нерешительно и тоскливо. Ему стало страшно оставаться одному. Медленно, сохраняя безопасную дистанцию, он пробирался за человеком.
Возле штакетного полузанесенного снегом забора мальчик остановился, постоял, потом исчез в дверях своего дома. А снег сыпал и сыпал… Пес грустными глазами смотрел на заснеженный двор. Ему захотелось выть. Но он молчал, поджав лапу, на которой налипли холодные ледяные комочки.
— Пират! — послышался голос, и к ногам собаки упал кусочек хлеба.
Второй кусок пес поймал на лету, а за третьим вошел во двор. Он уже не боялся, умел различать фальшь и искренность в поступках человека. В этом мальчике пес уловил только искреннюю доброту.
…Крепкий январский морозец облаком закатился в открывшуюся дверь кухни. Вязанка дров свалилась с плеч Дубняка, и Ваня услышал:
— Сидишь дома и не знаешь, что твой Пират давно у Светловых!
Забилось радостно Ванино сердечко, он подбежал к отцу:
— Правда, пап?
— Правда, правда… Красавец пес и злющий дьявол. Истинная мать в молодости. Вымахал, что бычок, аж подойти страшно. Но я-то узнал его, узнал. Копия Аза.
Ваня слушал отца и, торопясь, одевался.
— Иди! Аза совсем плоха, вот-вот сдохнет. Уж какой день не ест да из будки не вылазит. Поди, уж окочурилась. А Пират наш. Так и скажи: наш, мол!
Ветерок пощипывал, снежок поскрипывал. Ваня бежал. Светловы жили недалеко, но Ваня запыхался и, тяжело дыша, остановился у раскрытой калитки. Хотел свистнуть, но передумал, услышав грозный басовитый лай.
«Это Пират, — догадался Ваня, — они прячут его от меня. Папка говорил тогда, что пес убежал… Наверно, они украли…»
Ваня хотел храбро войти во двор, но появился Вовка, а вслед за ним Витька и Санька. Вовка в большой шапке, длинный полушубок висел ниже колен.
«Наверно, отцовский, — подумал Ваня, — а Витька в мамкиных валенках, да и Санька надел не свое…»
Братья подошли, подозрительно оглядывая Ваню.
— Ты что пришел? — спросил Вовка.
Голос его был нарочито грубым, смотрел он исподлобья, придирчиво и недобро.
— Папка сказал, что у вас наш Пират.
— Был ваш, а стал наш!
У Вани навернулись слезы, но он не собирался уходить.
— Это я его осенью, еще в первую пургу, нашел! — выступил на шаг вперед Витька.
— Твоя мать на базаре его бросила! — повысил голос Санька. — Она сама нашей рассказывала, а мы искали.
Ваня стоял, шмыгая носом, а из коридора доносился нетерпеливый лай собаки. Пират просился на улицу.
Санькины колени покраснели от холода, Витька «продавал дрожжи» и топал большими валенками, месил снег. Вовка стоял, прямой, как палка, не замечая холода.
— А можно, я его посмотрю? — жалобно попросил Ваня.
Вовка резко повернулся, молча пошел к двери и выпустил собаку.
— Наш! — радостно закричал Ваня. Я его заберу.
Санька надвинулся на Ваню:
— Вы его выкинули.
— «Выкинули», «выкинули»… А сколько растили! Жрал-то он поболе свиньи, а теперь вам. Во, видели! — Ваня показал кукиш и напугался: а вдруг братья отлупят… Лишь на мгновение стушевавшись, он продолжал: — Пират у нас заместо Азы будет, она уже старая. Ее на свечки.
Братья, потупясь, молчали. Пес подошел к чужому мальчику, недоверчивый, настороженный.
Ваня протянул руку к ошейнику, пес глухо зарычал и оскалил зубы. Рука Вани отдернулась. Лицо налилось краской стыда и испуга. Братья засветились счастливыми улыбками.
Пират почуял одобрение и поддержку. Он, взлаивая, наседал на чужого, все более свирепея. Ваня попятился к выходу.
— Что ж ты не берешь, если твой! — воскликнул Саша.
Ваня не ответил. Сутулясь, он твердо ставил ноги на утоптанный снег и шел к своему дому.
«Голь перекатная, — ругал он братьев, — куриц нечем кормить, а еще собаку взяли… Теперь не отнимешь».
Аза, почуяв молодого хозяина, вышла из будки. Задние ноги ее подкашивались, но она справилась со слабостью и, повиливая приветливо хвостом, подошла к Ване.
Он брезгливо осмотрел облезлую шерсть собаки, старую седую морду, преданные усталые глаза и пнул ее ногой:
— Пшла, дохлятина! Пшла вон!
Сука виновато поплелась к будке.
Из дома вышла мать.
Ваня тяжело засопел, подошел к навозной куче, выдернул прихваченные морозом вилы, с силой воткнул их обратно и уставился на мать недобрым взглядом. Большие, навыкате глаза его зло прищурились, крепкая сутуловатая спина медленно распрямилась: