— Опять мне оставили! Жрать так все, а хозяйствовать один!
Мать посмотрела на сына долгим, осуждающим взглядом. Взяла ведро и, ничего не сказав, скрылась за дверью.
Рыжик
Думаю, что горное озеро образовалось в кратере давно потухшего вулкана, а может быть, и в небольшой впадине, заросшей кривыми обветренными березами. Не знаю. Только оно, не в пример другим камчатским озерам, теплое. От поселка к озеру ведет единственная пыльная дорога. Затем она разрезает тундру, брусничные луга, мелколесье и, поднимаясь зигзагами, утопает в березняке.
Ехал я по этой дороге на мотоцикле и возле полусгнившей спиленной березы увидел собаку.
Рыжий-рыжий пес, что-то среднее между лайкой и овчаркой, очень похожий на лисицу, сидел, окруженный тучей комаров. Возможно, он проследил бы за мной, не сдвинувшись с места. Но я оставил мотоцикл и направился к собаке. Пес отбежал недалеко в сторону, сел, чуть склонил голову и с явным любопытством уставился на меня.
Почему-то мне взбрело в голову назвать его Рыжиком.
— Рыжик! Рыжик! Поди ко мне, не бойся. Иди, на-на…
Он слушал, смотрел, никак не реагируя на зов. Когда я приблизился, он лениво, нехотя поднялся, отбежал дальше и как-то боком, с оглядкой сел, смешно склонив голову.
«Что он здесь делает? — подумал я. — Бродячий, к себе не подпустит, уйдет».
Много я видел собак: умных и глупых, веселых пустолаек и злых, угрюмых, — но ни одна из них вот так сразу не привлекала.
Сидел этот рыжий пес, ничейный, вольный, независимый, свободный ото всяких обязанностей, будто просто так, отдыхая, и все-таки чувствовалось, что он грустит! Добрые светло-карие глаза его о чем-то просили. Протяни руку, погладь, и он вильнет хвостом, взвизгнет радостно, повертится возле ноги, помчится вперед, вернется и будет ждать любой команды, чтобы выполнить ее, доставляя удовольствие себе и хозяину.
— Рыжик! Рыжик! — снова позвал я. — Рыжик!
Нет! Ничего похожего на ласковую прирученную собаку. Обыкновенный бездомный пес, привыкший питаться отбросами. Видно, не один пинок прилетел под зад Рыжику, потому он и перестал верить в людскую доброту.
Я решил оставить его в покое и уехать. Но что-то меня удерживало. Я присел на траву и закурил. Пожалел, что не взял с собой ничего съестного: нам бы с Рыжиком пригодилось. Докурив, пошел к мотоциклу и, оглянувшись, позвал пса еще раз. Он сидел не шелохнувшись.
Дорога шла круто в гору. Поднимался я медленно, мотоцикл надрывался, ревел. В зеркале заднего вида заметил Рыжика. Он трусил за мотоциклом, сохраняя безопасную дистанцию, осторожно проверяя, не хитрю ли я, не готовлю ли какой-нибудь пакости. В нем еще не угасла тяга к людям.
«К озеру не пойдет: там отдыхающие, довольные и шумные. Бездомной собаке это не понравится», — подумал я и, съехав с дороги, остановился.
Я не смотрел на пса, зная, что, если буду сейчас чуть-чуть назойливее, собака убежит, почуяв опасность, не поняв моих намерений. Таков уж характер у бродячих собак, испытавших людское зло.
Так мы сидели друг перед другом, приглядываясь, думая каждый свою думу.
«Как увести Рыжика с собой? На озеро сейчас я не поеду, хотя меня там ждут, — размышлял я. — Вернусь-ка в поселок, если, конечно, Рыжик пойдет за мной».
— Рыжик! Рыжик! — позвал я собаку и стал, притормаживая, спускаться с горы.
Мой гараж-сарай очень кстати стоял на отшибе. Я оставил мотоцикл, сбегал домой и вернулся с добрым куском мяса. Рыжик ждал меня.
Ошейник и цепь он принял как должное, не рвался, не скулил.
Ел с завидным аппетитом и отсыпался за долгие месяцы скитаний.
«Ничего, — думал я, — отоспится и будет резвым».
Шли дни. Рыжик ни на кого не лаял, даже не обращал внимания на соседских кур, клюющих из его миски. Ну что ж, и это неплохо: меньше неприятностей. Только собака должна быть полезная. Через некоторое время, когда я убедился, что Рыжик достаточно привык к своему новому положению и привязался ко мне, я решил взять его на охоту. С дрессировкой и натаскиванием собак я был немного знаком, так что не видел в этом особого затруднения.
Первый выстрел. Утка на воде трепыхнулась и затихла. Меня обрадовало, что пес не испугался.
— Тащи, Рыжик, подай! Вперед, Рыжик! Вперед! — командовал я.
Рыжик ни с места. И «пиль», и «апорт», и «улю-лю» — чего я только не кричал. Рыжик не понимал. Он не проявил ни малейшего интереса, ни чуточки волнения, будто это его совсем не касалось. Безразличие, полное пренебрежение к моим командам. Этого я понять не мог. Я был так удивлен, что смотрел на собаку молча и тупо. Я хорошо знал из личной практики, что любая собака, даже самая бестолковая и беспородная, как-то реагирует на слова, если видит, что хозяин волнуется, мечется. А эта?