Пора великолепная: немногие стайки певчих, что гнездятся у нас на Севере, уже улетели; воздух напоен тишиной и ароматом осеннего леса; дышится и думается легко.
Где-то рядом просвистел табунок, но я не смотрел вверх, мое внимание привлек свежий, очень четкий след медведя.
«Наверно, пошел к протоке», — подумал я.
Сейчас самое время ловить рыбу на мелководье. Вялая, выбившаяся из сил на многочисленных порогах, она почти бездвижна. Вот вспыхнувший костром куст рябины, ягоды оборваны: мишка лакомился. Я почти ощутил его присутствие. На всякий случай загнал в ствол жаканы. Авось вместо уток принесу медведя.
Раздался лай Рыжика. От неожиданности я вздрогнул, крепче сжал ружье. Пес лаял незнакомо, зовуще, с повизгиванием. У лисьей норы, например. Рыжик лаял нетерпеливо, скуля с досады; на кошку — отрывисто, громко, для испуга; возле гаража — звонко, предупреждающе, а с приближением чужих — злобно, с надрывом.
«Может быть, облаивает медведя», — подумал я под впечатлением увиденных следов.
Я взвел курки и осторожно, крадучись двинулся на голос.
Сквозь чащу под рябиной я увидел малыша, которому было от силы три года. Он сидел и беззвучно плакал. Рыжик лежал перед ним.
— Фу! крикнул я, думая, что пес напугал мальчонку.
Рыжик перестал лаять.
— Ты что, малыш? — спросил я, подходя. — Тебя собачка напугала?
— Не-ет.
— А где же мама?
— Не знаю.
— А как ты сюда попал?
Малыш молчал, лишь смотрел на меня мокрыми, большими, испуганными глазами. Вопрос был глупым. За пять километров от поселка, в лесу, на звериной тропе.
— Эй! — крикнул я. — Кто здесь? Кто меня слышит!.. Эй… Отзовись!..
Тишина. Такая тишина, будто кричал в пустыне.
Когда я поднял мальчика на руки, Рыжик лизнул меня, повилял хвостом и скрылся в кустах.
По тропе мы направились к поселку. Через полчаса открылась знакомая брусничная поляна. Я внимательно осмотрелся и увидел ведерко.
«Ягодники», — мелькнула мысль.
Вот здесь где-то, наверно, твоя мама, — успокаивал я малыша. — Э-эй! Э-ге-гей, кто живой!
Откуда-то издали послышалось:
— Коля! Коля!
Вскоре на поляну выбежал Рыжик, а за ним женщина. Бледная, залитая слезами, она старалась улыбнуться, но улыбка получалась вымученной.
— Ах ты мой родной! — прижимая к груди мальчика, повторяла она ласковым взволнованным голосом, более похожим на сдерживаемое рыдание. — Мой ты хороший…
Я уходил незамеченным в сторону протоки, оставляя на брусничной поляне счастливую мать. А ведь на поляну ее вывел Рыжик.
Жил Рыжик зимой в квартире, летом — возле сарая. Я его не привязывал. Он не трогал детей, не обращал внимания на женщин, но стоило приблизиться к его территории мужчине, Рыжик тотчас показывал большие белые клыки.
Однажды Рыжик пропал. Это было перед открытием охотничьего сезона. Не было его восемь дней. Поиски ничего не дали.
На девятый день я увидел Рыжика. Он лежал на боку возле своей будки, вытянув длинные худые лапы. Живые, когда-то пытливые глаза его смотрели на меня виновато. Он будто просил прощения: извини, болен, не могу встать. Поприветствовал меня кончиком хвоста, мол, узнаю, приподнял большую тяжелую голову, но не удержал, она упала на землю.
Мне бы, дураку, к ветеринару, а я домой за молоком. Вливал ему в пасть, ощупывал его, гладил, думал, что он просто избегался, отощал, ослаб. Подкормлю, пройдет слабость, и Рыжик будет прежним.
Поздно, уже затемно ушел я от него, а утром чуть свет сварил на молоке манку и пошел к Рыжику. Только сарай был пуст. Где же он? Я обошел вокруг сарая, окликнул, посвистел. Нет. Рыжик не отозвался. За сараем простиралась кочковатая, заросшая травой мокрая тундра.
Забыв, что на мне полуботинки, бродил я по тундре и все звал:
— Рыжик! Рыжик!
Я ходил и ходил уже так, чтобы просто успокоиться, ибо знал: не найду. Рыжик исчез. Никто не видел его. Я был в отчаянии. Долго сидел на пороге злополучного сарая, ругая себя за то, что не закрыл на ночь дверь, но кто бы подумал, что в таком состоянии собака уйдет. Уже затемно пришел я домой, упал на койку как подкошенный, но долго еще не мог уснуть.
Животные иногда уходят умирать куда-нибудь в глушь. Знал я и о том, что уходят они в поисках целебной травы. С надеждой, что Рыжик вернется, я уснул.
На рассвете я подбежал к сараю. Рыжик лежал возле порога. Но какой у него был вид! Лапы изодраны в кровь, шерсть забита грязью, на впалых боках выпирают ребра. Как он дополз?
— Рыжик, Рыжик… Подожди, я быстро… Я бегом…