В эту ночь жильцам дома, особенно первого этажа, не пришлось поспать спокойно. В подъезде и под окнами бесновались собаки. Они лаяли, завывали, рычали, как звери, и грызли дверь. Можно было подумать, что их не кормили всю жизнь, а в подвале спрятана пища.
Утром Градский-старший выслушивал жалобы, претензии и угрозы.
Вечером того же дня Градская сказала мужу просто и ясно:
— Уведи суку!
— Ну хорошо, хорошо, — не стал возражать он. — Я отвезу ее в совхоз к Николаю. У него свой дом, он любит поохотиться и порыбачить, а собаки у него нет. Юра! Одевайся и покличь Сильву. Поедем к дяде Коле. Там заночуем, а завтра на лыжах покатаемся!
Юра выскочил во двор, но Сильвы не было. Тогда он свернул за дом к центральной улице, остановился под светофором. «Неужели она перебежала на ту сторону?»
Юра свистнул несколько раз и увидел, что вслед за пешеходами на «зебру» выскочила Сильва. Осталось ей перебежать совсем немного, но включился зеленый сигнал, и машины, свирепо урча, двинулись через перекресток. Испугавшись, собака заметалась по проезжей части.
Все произошло слишком быстро.
Юра крикнул:
— Ко мне!
Сильва поспешила на зов и попала под колеса машины.
В окнах многоэтажного дома красным пламенем полыхнул закат, включился красный сигнал светофора. На перекрестке неподвижно лежала красная собака, и снег возле ее ушастой головы был красным. А на обочине, под светофором, стоял мальчик. Его согбенную фигурку еще долго озарял то зеленый, то красный свет.
Волчок
Огромный усталый светящийся шар уныло поднимался над кронами старых ветвистых берез. Холодные лучи нехотя выхватывали из тьмы неказистый домишко, приютившийся у ручья за околицей рабочего поселка. Хозяева еще не проснулись, а в курятне надрывно горланил петух, приветствуя начавшийся день. Черный кот Бармалей бесшумно, как тень, проскользил по двору, присел на завалинку, тщательно лапкой прогладил усы. Кот с рассветом всегда возвращался домой. А на земле, возле будки, удивительно крепко спал дворняга Волчок, Он тяжко дышал, приоткрыв пасть, подергивая нижней губой, тихонечко, тонко скулил, пошевеливая лапой. Пес видел кошмарный сон.
…Темная ночь. Беспросветная мгла, а он, бедолага, облезлый, бессильный, стоит возле мусорной кучи. Живот подвело, и бока сильно ввалились. Пес мерзнет, дрожит, а снег кружится легким куриным пушком и падает, падает, падает… Снег оседает на землю, на спину. Пес горбится. Надо стряхнуть этот мокрый сугроб, но нет уже сил. Пес роется в мусорной куче, попадаются тряпки, бумажки, консервные банки и вдруг — кусок тухлого мяса. Волчок хочет съесть, а проглотить не может. Не сжимается пасть. Перебитая челюсть отвисла, болит. Ужасная боль. Пес лижет кусок, лижет, лижет. Не утоляется голод. И боль. Нестерпимая боль. А снег сыплется, сыплется, сыплется. Мокрая шерсть обвисает на ребрах, не держит тепла. Волчок озирается. Он отощал, изнемог. От холода негде укрыться. Волчок вспоминает свой дом, уютную теплую будку. Он идет ко двору, заходит в калитку. И вдруг — оглушительный выстрел…
Пес вздрогнул, проснулся, встряхнул свою грязную рыжую с белой подпалиной шерсть, затем потянулся, зевнул. Пошел бы гулять, да цепь не пускает. Вокруг тишина, лишь где-то поют петухи да взлаяла чья-то собака. Воздух свеж и прозрачен. Сейчас бы побегать в кустах, проверить тропинки… Пес едким, колючим, завистливым взглядом измерил кота. Везет Бармалею: на цепь не сажают — гуляет и спит. Наелся, наверно, толстяк.
— Уа-уу, — Волчок громко зевнул.
Голодный, он с нетерпением ждал, когда выйдет хозяин. Уже много дней никто не давал ему есть. Только маленький Миша подбросит засохшую корочку хлеба, и все. Не знает юнец, что собаке подай кусок мяса, кастрюльку какой-нибудь каши и кость…
В последнее время не ладится в доме хозяина. Ходят сердитые вместе с хозяйкой, кричат. Страшновато. Волчок потоптался на месте, присел, размышляя: «Хозяин был ласков и добр: приласкает, покормит, отпустит с цепи, а ныне и взгляд его злой, и запах чужой. Противно, пугающе пахнет. Приходит откуда-то еле живой, качается, что-то ворчит. Однажды упал у дверей… Хозяйка тащила его и ругалась. Глаза ее дико сверкали. Уж тут лучше дальше от глаз».
Так или нет рассуждал рыжий пес, привязанный к будке, не знает никто. А то, что собаки смышленые звери, — уж факт. Они слышат, видят, и мыслят, и делают вывод…
Волчок, очень грустный, сидел терпеливо и ждал. Скрипнула дверь. Вышел грузный, тяжелый хозяин. Носище его нависал над потресканной блеклой губой, в отечных мешках утопали глаза. Волчка он не видел. Смотрел в никуда. В бездумном взгляде сквозила тоска, и вялость владела хозяином. Смотрел он в курятню, где жили, пока еще, десять несушек и с ними петух.