На корабли отряда поступило приказание: иметь курс двести двадцать.
Ветер приносил каскады брызг, ложившихся на лицо, Быстров почувствовал озноб и поднял воротник плаща. Не слышал он шумного, разъяренного моря, волн, ударявшихся о борта корабля, не видел звезд над головой, мерцавших в далеких заоблачных высотах. Глаза впились в полосу, озаренную бомбами ФАБ, сброшенными с самолетов, и в тех черных жучков, что вдали раскачивались на волнах.
— Огонь! — крикнул он что было силы и не успел перевести дыхание, как из боевой рубки послышался отклик:
— Есть огонь!
Быстров испытывал удовлетворение: команда исполнена быстро, без промедлений, и снизу тоже доносились энергичные команды:
— Дистанция... Прицел... Целик... Огонь, огонь, огонь!
Черноту прорвали вспышки корабельных прожекторов. Один... другой... третий... Они зажигались и тут же гасли, имитируя артиллерийские выстрелы. Все остальное — выход на боевой курс, расчеты на стрельбу, действия комендоров — все-все было, как в настоящем морском бою.
Пожилой капитан второго ранга, выполняющий роль посредника в эти ответственные минуты, стоял рядом с Быстровым, держа в руке секундомер с фосфоресцирующими стрелками и следя за открывшейся ему картиной, досадовал и не мог сдержаться, ругался:
— Шляпы! Три минуты прошло, что они там чешутся?! И в этот миг на борту плавбазы, изображающей тяжелый крейсер «противника», сверкнули ответные вспышки.
— Три минуты сорок секунд чесались, — продолжал, шепелявя, посредник. — Случись такое в бою, они и опомниться бы не успели, пошли на дно треску кормить.
Быстров прислушивался, но не отвечал, боясь рассеять внимание, потому что близилось самое важное — исход боя, и тут нужна предельная собранность ума и душевных сил.
Сейчас корабли маневрировали: «Право руля... Лево руля... Так держать!», сбивали пристрелку, уклонялись от прямых попаданий, а внутри что-то подсказывало Быст-рову: «Ты под огнем. Давай предельный ход! Быстрота сближения все решит!» Он перевел ручку телеграфа на «самый полный» и ощутил дрожь всего корпуса, точно это был человек, которого схватил приступ лихорадки.
Он понимал: нельзя долго держать такой ход, котлы не выдержат предельного давления, а вместе с тем он находился во власти боевого азарта, всем своим существом ощущал, будто сейчас решается кто кого. И ради победы этот корабль, и его собственная жизнь — все-все должно быть поставлено на карту.
— Дым!
С носа и кормы потянулись густые желтые клубы, окутавшие корабль и быстро растекавшиеся над водой.
Миноносец стремительно мчался навстречу кораблям «синей» стороны, готовый врезаться в их строй. Только ветер завывал в вантах. И когда доложили — дистанция семь кабельтовых, Быстров громко кликнул в переговорную трубу:
— На торпедных аппаратах!
— Есть! — ответили ему.
— Торпедные аппараты, товсь! Оттуда ответили: «Товсь!»
И тогда он жестко скомандовал:
— Пли!
Дрогнула палуба, мелькнули огненные вспышки, поднялись клубы дыма. Три торпеды плюхнулись в воду и понеслись навстречу «противнику». С той стороны не сразу вспыхнули прожекторы, а когда они осветили узенькие дорожки, по которым шли торпеды, было уже слишком поздно, маневр уклонения не получился, и десятки глаз наблюдали, как учебно-боевые торпеды после удара о борта плавбазы исчезли и тут же всплыли.
Только теперь Быстров облегченно вздохнул и в наступившей тишине услышал все тот же шепелявый голос посредника, обращенный к командующему: «Товарищ флагман! Разрешите дать отбой, картина, на мой взгляд, предельно ясная».
— Согласен... Добро! — коротко отозвался Душенов, молча наблюдая построение кораблей в кильватерную колонну.
Скоро самолеты улетели. Погасли прожекторы. Корабли, скорее, угадывались, нежели виделись по кильватерным огням. Только сердитое море по-прежнему билось и клокотало у бортов, да встречный ветер ударялся в парусину обвесов, с ревом обтекал мачты, надстройки и несся дальше в океан... Да звезды в небе были нейтральны...
Все поверяющие и гости, долгие часы находившиеся на мостике, сейчас вместе с командующим спустились в кают-компанию на ужин.
Быстров остался на мостике в привычном обществе рулевого и сигнальщиков. Казалось, он встал после болезни: голова кружилась, в ногах не ощущалась привычная твердость. Многодневное напряжение давало себя знать.
Хотелось повидать Чернышева. Увы, его поблизости не оказалось. Не любитель мельтешить на глазах у начальства, он большую часть времени находился в машине и на других постах, где решался успех дела.
«Кажется, лицом в грязь не ударили», — подумал Быстров. Ему было особенно приятно порадовать комфлотом. Правда, он не выразил одобрения. Но сразу согласился с посредником и разрешил дать отбой. Этот факт говорит о многом...