Все это время, пока шла борьба за жизнь Курзенкова, а это длилось много дней, Головко в курсе дела всех деталей. И вот наконец Сергей Георгиевич поправился, вышел из госпиталя. Первая встреча с командующим флотом. В штабе с утра его ждали, адъютанты суетились, справлялись в бюро пропусков: пришел — не пришел... И когда он перешагнул порог кабинета, Головко вышел ему навстречу, глаза его были полны радости — так может радоваться отец за своего сына. В первые минуты — обычные расспросы, как и что. Курзенков спешил сообщить о самом заветном:
— Мне бы хотелось поскорег в строй, товарищ командующий...
— А у нас другое решение. Воевали вы отменно, теперь послужите в Москве, в штабе авиации Военно-Морского Флота.
Курзенков помрачнел, огорчился:
— Что вы, товарищ командующий!.. Да разве можно... Идет война, врага еще не сломили, а я буду в штабе отсиживаться...
— Вы ошибаетесь. Штаб — есть нерв управления, и там нужны опытные воины не меньше, чем здесь — на Севере. А кроме того, по заключению врачей, вам нужно переселиться в другие края, наш климат вам не подходит, погибнете ни за понюх табаку, а можете еще служить. Поезжайте в Москву и считайте там себя североморцем, ведь вы оставили след, по которому пойдут молодые летчики...
И, видя, что Курзенков совсем пал духом, Арсений Григорьевич нашел, как его отвлечь.
— Футбол любите?
Курзенков еще стоял в расстроенных чувствах, не сразу ответил:
— Да, конечно, люблю. Головко посмотрел на часы.
— В таком случае идем вместе на стадион, поболеем, сегодня играют команды торпедных катеров с подводниками. Посмотрим кто кого.
Они вышли из штаба флота. Был разгар полярного дня. Ярко светило солнце на спортивном стадионе, вырубленном в скальном грунте руками военных моряков. На импровизированных трибунах, построенных из гранита, собрались матросы и офицеры, свободные в этот час от боевой службы.
— За кого будем болеть? — спросил Головко, когда они пристроились на свободной скамье.
— Я думаю, отдадим предпочтение тем, кто лучше играет...
— Идет! — поддержал Головко.
Тут началась игра. Кто-то кому-то пасовал, кто-то мазал, футболисты были явно не профессионального толка. Тем не менее среди зрителей поднялся ажиотаж: после удачной комбинации — хлопали в ладоши; когда мяч летел поверх ворот, во все горло кричали: «Мазила...» Головко и Курзенков тоже были увлечены игрой и не заметили, как истекло время и свисток судьи известил об окончании матча. Счет был вничью.
Зрители расходились. Головко не спешил расстаться с Курзенковым.
— Хотите, я вам покажу наше подводное хозяйство? — спросил он.
Они спустились к бухте, пошли вдоль пирса, ведя непринужденный дружеский разговор.
Головко показал сначала «малютки» — коротенькие и узкие, как налим, затем «щуки», даже внешним своим видом — острыми зубами впереди — напоминающие эту хищную рыбу, и, наконец, самые крупные подводные корабли «катюши» — крейсера, совершающие далекие продолжительные походы. Курзенков не раз с воздуха видел эту бухту и корабли, похожие на ткацкие челноки, и впервые ходил вдоль пирсов, с интересом рассматривая подводный флот.
Не успели они все осмотреть, как к командующему подбежал связной и сообщил: «Срочно вызывает Москва».
Головко подозвал командира лодки Константина Каутского — кавалера трех орденов Красного Знамени — и, представив ему Курзенкова, наказал:
— Вам доверяю. Все покажите заслуженному воину, он уезжает в Москву и должен это запомнить...