Новые и новые имена героев узнают на флоте. Командующий поднимает их на щит, призывает изучать их опыт. В том негласном соревновании, что особенно широко развернулось в 1943 году, завоевать пальму первенства стремились моряки торпедных катеров. И сам Головко, будучи старым и многоопытным катерником, особенно пристально наблюдает за своими товарищами по оружию.
* * *
...Был поздний осенний день. Солнце редко прорывалось сквозь тучи, его лучи скользили по морю пугливо, осторожно. Седой туман медленно и лениво сползал к подножию бурых, потемневших сопок, где долго потом лежал густыми нетающими клубами. Выпал снег, слабые порывы ветра гнали по замерзшей земле снежную крупу. Под сапогами крупа не крошилась, а сплющивалась и намерзала на подошве тонкой коркой.
Головко совершал эти ранние прогулки по Полярному, когда город только просыпался. Он наблюдал приход утра в гавань, и по многим приметам, по мерным ударам склянок, по тому, как начинали сновать на палубах фигуры матросов, как гремел якорь-цепями подошедший корабль, как пыхтел и переваливался на волнах, словно черный жук, маленький работяга-буксир, командующий определял, что день начинается нормально, что все в порядке. После такой прогулки можно было возвращаться на ФКП флота и спокойно приниматься за дела...
А тут он вышел на берег позднее обычного. Подъемный кран опускал в трюм буксирного парохода ящики с боеприпасами. Пробегающий мимо матрос козырнул командующему. По привычке Головко направился вдоль пирса. На бревнах, приготовленных к отправке, сидел молодой моряк. Он сидел, как будто чего-то ожидая. Из-под шапки выбился крутой, тронутый седым инеем чуб. Воротник куртки был поднят высоко, и моряк прятал в нем подбородок. Головко подошел ближе и узнал командира торпедного катера Александра Шабалина. Был он бесстрашным мастером торпедных атак, слава о нем уже пошла далеко за пределы Северного флота. С Шабалиным командующий встречался несколько раз на плавбазе торпедных катеров. Смахнув перчаткой снег, он осторожно присел рядом. Шабалин вздрогнул и повернул лицо к подошедшему. Он не сразу понял, что перед ним командующий, а когда понял, вскочил, вытянулся и поднял руку для приветствия. Головко мягко тронул его за рукав:
— Ничего, ничего, сидите, товарищ Шабалин... Вы кого-нибудь ждете?
— Так точно! Скоро придет штабной катер. Я по личным делам прибыл в Полярный, — поспешил объяснить смущенный Шабалин.
Они едва успели переброситься несколькими фразами, как незаметно подошел матрос, и Головко оглянулся, услышав над ухом: «Товарищ командующий...»
Головко пожал руку Шабалину и пошел к штабу, чуть склонив свой широкий корпус против задувающего ветра.
День слабо разгорался над Полярным. Ветерок задувал увереннее. Неяркое солнце с поволокой изредка показывалось, затем снова скрывалось за облаками, и тогда исчезал с предметов мягкий и теплый золотистый оттенок и город становился настороженным...
* * *
Головко вернулся к своим обычным делам. И, быть может, за суматохой дел он совсем забыл бы о встрече и разговоре с Александром Шабалиным, если бы на глаза ему не попалось донесение командира бригады торпедных катеров, в котором значились имена многих командиров звеньев, отрядов, экипажей. Среди них упоминалось имя Шабалина.
Карандаш в руке Арсения Григорьевича застыл, коснувшись этого имени, и на донесении против фамилии Шабалина так и осталась жирная точка.
Командующий знал, что сегодня в ночь будет проводиться операция. Он снял трубку и спросил командира бригады, все ли готово.
— Так точно! — ответил тот. — Все на месте. Только Шабалина я отпустил на пару часов в Полярный.
— Знаю, он скоро вернется, — сказал Головко и повесил трубку.
Легкие облака, которые днем безобидно набегали на небо, к ночи сгустились в тучи. Они клубились, скрывая луну. Задул ветер со снегом. Катера выходили один за другим, и в темноте были неразличимы лица моряков. Слышались отрывистые команды, ветер относил слова далеко в сторону, и оттуда, со стороны, потом долетало приглушенное: «...ушай! ...ушай! ...овы! ...овы!» Головко на этот раз не включал микрофон, предоставив командиру бригады полную инициативу.
Ветер крепчал, поседели высокие волны, и в темноте ясно различимые белые гребни их неудержимо катились к берегу, как войско, шедшее на приступ. Арсений Григорьевич в это время вышел с командного пункта посмотреть, что делается в бухте, и отчасти для того, чтобы немного отдохнуть от многочасового сидения в своем маленьком душном кабинете. Он жадно вдыхал крепкий, настоянный на соли морской воздух, от которого начало даже першить в горле. По привычке прошел к пирсу, потом поднялся в гору, направился в сторону Старого Полярного и повернул обратно.