Рассказы о советских флотоводцах

Комфлотом знал, что там, на Пулковских высотах, среди войск 42-й армии, перешедшей в наступление, были гвардейцы стрелкового корпуса генерала Н. П. Симоняка, в 1941 году героически сражавшиеся на полуострове Ханко.

С утра стали поступать заявки от наступающих войск.

«Часов в одиннадцать меня попросили срочно оказать помощь: фашисты укрепились на одной из высот в районе Красного Села, упорно огрызались и задерживали наступление нашей пехоты, — вспоминает адмирал. — Я и раньше знал об этой, так называемой, цели № 23, но все же проверил свои предположения по телефону, вызвав командира четвертой артгруппы инженер-капитана первого ранга И. Д. Снитко. Он подтвердил мои сведения, и я поручил ему фундаментально заняться зловредным «орешком». Орудия 406-миллиметрового калибра вместе с артиллерией крейсера «Максим Горький» сумели его расколоть. На высоте вскоре взметнулся взрыв и возникло огромное пожарище. Как потом выяснилось, артиллеристы разрушили там железобетонный командный пункт, два долговременных сооружения и подняли в воздух склады боеприпасов. Несколько позже поступило приказание командующего фронтом подавить сопротивление противника в Малых Кабози и Виттолове. Эти цели, как и предыдущие, могли накрыть только орудия группы Снитко и линейного корабля «Октябрьская революция». Они ударили вместе. Пятисоткилограммовые снаряды разрушили ряд долговременных огневых точек, уничтожили много офицеров и солдат.
До штурма Кенигсберга я потом не наблюдал такого мощного огня и такой грандиозной концентрации артиллерии, — признался адмирал. — Вероятно, этот ленинградский день был внушителен не меньше, чем день сталинградской артиллерийской увертюры, начавшей разгром армии Паулюса. Орудия нашей железнодорожной артбригады открывали огонь 136 раз и выпустили при этом 7000 снарядов, а вся артиллерия флота провела 220 стрельб и выпустила 12 000 снарядов крупного калибра»{7}.

Прав маршал артиллерии Г. Ф. Одинцов, отметивший, что в военной истории едва ли имело место такое использование морской артиллерии для нужд наземных войск.

В первые дни наступления погода ограничила действия авиации, и все же наиболее подготовленные экипажи морской авиации вылетели, обеспечивая наступающие войска. Штурмовики непрерывно висели над полем боя, вели огонь из пушек, пулеметов, реактивного оружия и сбрасывали на цели бомбы с взрывателями замедленного действия. А когда на одном из участков нашу пехоту остановила фашистская батарея, адмирал обратился к командующему ВВС:

— Михаил Иванович! Выручай...

И тут же снова вылетели штурмовики. Летчики Никулин и Максюта с бреющего полета штурмовали батарею, пока не заставили ее замолчать.

Михаил Иванович Самохин был всегда правой рукой командующего флотом. Теперь он проявлял исключительную оперативность, бросая авиацию то на прикрытие войск, то для ударов по танкам и артиллерийским батареям.

Наступление длилось не день и не два. Все это время командующий флотом находился на командном пункте командующего Ленинградским фронтом рядом с генералом Говоровым.

И как было в эту страдную пору не вспомнить события годовой давности, с которых все началось. То была первая попытка вырваться из стального кольца блокады, прорубить хотя бы узенький коридор, способный связать Ленинград с Большой землей. Семь дней и семь ночей (с 12 по 18 января 1943 года) комфлотом находился на своем КП, управляя огнем морской артиллерии, действиями морской пехоты, гордый сознанием, что и ханковцы, и тысячи других моряков с кораблей и частей флота, влившиеся в ряды армии, с успехом сражаются на главном направлении.

«Кто знает, был бы вообще возможен боевой наступательный январь 1944 года без того января 1943 года, когда войска Ленинградского и Волховского фронтов обрушились на левый фланг сильнейшей группировки гитлеровских армий «Север»{8}, — отмечал В. Ф. Трибуц.

Да, вероятно, он прав. В 1943 году была увертюра к тому грандиозному событию, что происходило теперь.

Благодаря точно скоординированным действиям армии и флота, пресловутый северный вал затрещал по всем швам, группировка врага была разгромлена. Фронт уходил все дальше и дальше от Ленинграда...

После освобождения Петергофа — этой сокровищницы русской культуры — приехал туда адмирал Трибуц. Увидел почерневшие стены Петергофского дворца, останки знаменитых фонтанов, исчез бронзовый Самсон, раздирающий пасть льва, — немцы его распилили и бронзовые обломки увезли в Германию в качестве ценного сырья. Горько было видеть все это...