Еще острее и определеннее звучит другое место — о феодалах-крепостниках, которые «завладели селами, насадили винограды и умножили рабов, от земли богатство собирая… Они окаянные (помещики — А. А.) в отношении к подручным себе и к работникам своим варварами лютейшими являются, видя, как те от голода погибают, в рубищах разодранных ходят, всю жизнь свою работая на господ, день и ночь пот проливая. К тому же и дани всегда налагают нестерпимые и службы трудные не как людям, но как ослам или волам… не давая ни малейшего отдыха. И что самое беззаконное, так теми (т. е. крестьянами — А. А.) и женами их и детьми торгуют, как безсловесными животными…»
Знакомые выражения. Спустя полтора столетия А. Н. Радищев в своем «Путешествии из Петербурга в Москву» напишет: «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала…» Варварами и кровопийцами назовет автор «Путешествия» крепостников-помещиков, призывая к расправе с ними, как с злодеями. Кирилл Транквиллион не дошел до таких выводов и призывов, как позднее это сделал Александр Радищев. Но и то, что высказал автор рахмановского издания под видом евангельских поучений, вызвало гнев и возмущение власть имущих.
Церковникам не могло понравиться и сугубо мирское оформление «Учительного евангелия» Траквиллиона. Текст украшен инициалами-рисунками, прославляющими природу и человека. Здесь представлена почти вся азбука, причем латинизированного, а не кириллического шрифта. Фантазия художника, рисовавшего инициалы, была неистощимой. Лишь в одном случае он использовал для инициала Н рисунок святого. В абсолютном же большинстве случаев фоном служили сцены из быта людей и силуэты животных.
Как и опасался автор, его книга после выхода в свет подверглась репрессиям. На соборе православных владык в Киеве «Евангелие учительное» Траквиллиона было признано еретическим и осуждено, автор отлучен от церкви и предан анафеме. Собор запретил людям читать сочинение Транквиллиона. «Тех книг нового слогу Кириллова Учительного евангелия никому в церквах и домах не держати, ни чести, ни покупати», — постановил собор украинских епископов.
Еще круче обошлись с книгой Транквиллиона в Москве, куда она была привезена. Игумен Никитского монастыря Афанасий, получивший задание просмотреть рахмановское издание, доносил патриарху Филарету (отцу царя Михаила Федоровича) о еретическом характере книги, о том, что она уже осуждена собором архипастырей в Киеве, и что эту книгу «ни один верный христианин не должен держать в своем доме и читать».
После такого заключения царь и патриарх поручили еще раз рассмотреть книгу богоявленскому игумену Илье и соборному ключарю Ивану Наседке. Новые цензоры нашли в книге, кроме указанных Афанасием, многие другие «ереси», составив настоящий обвинительный акт из 61 пункта. Тогда последовал указ «на Москве и во всех городах… учительные евангелия… Кирилла Транквиллиона Ставровецкого… собрати и на пожарех сжечь, чтоб та ересь и смута в мире не была».
4 декабря 1627 г. на площади в Москве были публично сожжены все наличные экземпляры книги Транквиллиона.
Через 163 года подобная же судьба постигла сочинение А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву».
16 октября 1969 г. в газете «Правда» появилось сообщение: «Группа инженеров Челябинского радиозавода, вернувшаяся из туристского похода по притокам реки Подкаменная Тунгуска, обнаружила в избушке заброшенной таежной заимки несколько старопечатных и рукописных книг, в том числе „Учительное евангелие“, напечатанное на Украине Кириллом Транквиллионом».
А один из экземпляров сочинения Транквиллиона неведомыми путями попал в Крым и занимает теперь достойное место на полке редких книг библиотеки университета.
«ВРАТА УЧЕНОСТИ»
Давно мне хотелось взглянуть на книги, составившие «врата учености» М. В. Ломоносова. В библиотеке Симферопольского университета оказались и «Грамматика» Смотрицкого, переизданная в Москве в 1648 г., и «Арифметика» Магницкого 1703 г., и «Псалтырь рифмотворная» Полоцкого 1680 г.
Начну с «Грамматики». Ее московский вариант 1648 г. во многом отличается от евьинского: в него не вошло обращение Смотрицкого к школьным учителям, зато помещены обширное предисловие к «хотящим учения грамматического» и «Похвальные словеса грамматики». После основного текста следует рассуждение Максима Грека о грамматике, риторике и философии, а в заключение дано «сословие имен» — алфавитный словарик собственных имен с их толкованием. И главное достоинство московского издания — на место старославянских форм поставлены современные формы русского языка. Человек, готовивший переиздание учебника Смотрицкого и писавший предисловие к нему, использовал все свое красноречие, привел самые сильные и убедительные аргументы, чтобы доказать необходимость знаний. Тут и примеры жизни отцов и учителей церкви, тут и ссылки на «матерь словесам Афины», на античных писателей и ученых: Аристотеля, Пифагора, Евклида и на более близкие примеры Козьмы Индикоплова и Стефана епископа Сурожского[5], который, пятнадцатилетним юношей для овладения науками и знаниями отправился в Царьград и впитывал знания от тамошних учителей, «аки губа воду».