На следующий день мальчишки, кто силой, кто хитростью, заставляли девчонок писать всякие фразы — сличали их почерки с письмом. Только у одной девчонки они не проверили почерк — у Дубравки.
Дубравка сидела на стуле перед сценой. Ей хотелось забросать всех этих взрослых мальчишек камнями. Ей хотелось, чтобы взрослые девчонки натыкались на стулья, падали и вывихивали ноги. Она сидела, стиснув пальцы, и в глазах её было презрение, глубокое, как море у её камня.
К Дубравке подошёл старый артист. Он положил ей на голову сухую тёплую руку. Кивнул на сцену.
— Старшие школьники — бездарный возраст, — сказал он. — Им невдомёк, что самая прелестная сказка называется «Золушкой». Он ласково шевелил Дубравкины волосы. — Ты способная девочка. В тебе есть искренность. Кстати, почему тебя назвали Дубравкой?
— Не знаю…
— Красивое имя… Ты сможешь стать хорошей актрисой. Хочешь?
— Не знаю…
— Самая мудрая сказка на свете называется «Голый король». А искусство — это маленький мальчик, который сказал: «А король-то голый!» Значит, не знаешь, почему тебя назвали Дубравкой?
— Просто назвали — и всё.
Артист снял свою руку с её головы и направился к сцене, очень прямой, очень лёгкий, словно под одеждой у него были натянуты струны и они тихо звенели, когда он шагал.
После репетиции Дубравка шла позади ребят. Мальчишки ещё не угомонились — допытывали, кто отважился послать такое письмо Ворону Карлу. Девчонки отвечали уклончиво, будто знали, да не хотели сказать.
Дубравка забежала вперёд, забралась на решётчатый забор санатория. Крикнула с высоты:
— Это письмо написала я!
Снежная королева расхохоталась деревянным смехом.
— Врёт, — сказала она.
Дубравка перелезла через забор и ещё раз крикнула:
— Глупость вам к лицу! Всем, всем! Вы самый бездарный возраст!
Разбойники и тролли, потеряв своё степенство, полезли на забор. Но у Дубравки были быстрые ноги. Она знала отлично этот сад, принадлежавший санаторию гражданских лётчиков..
Потом она приплыла к своему камню. Был уже вечер. Она думала, почему так красива природа. И днём красива и ночью. И в бурю и в штиль. Деревья под солнцем и под дождём. Деревья, поломанные ветром. Белые облака, серые облака, тяжёлые тучи. Молнии. Горы, которые тяжко гудят в непогоду. А люди красивы, только когда улыбаются, думают и поют песни. Люди красивы, когда работают. А ещё знала Дубравка, что особенно красивыми становятся люди, когда совершают подвиг. Но этого ей не приходилось видеть ещё ни разу.
Волны шли с моря, как упрямые, беспокойные мысли. Они требовали внимания и сосредоточенности. Они будто хотели сообщить людям тайну, без которой трудно или даже совсем невозможно прожить на свете.
Волны следили за ходом времени. Они считали. «Р-ррраз!.. Два-ааа… Р-ррраз!.. Два-ааа…», — без конца, как маятник, непреклонный и вечный.
А на берегу лежали мальчишки — Дубравкины сверстники. Она изменила им, уйдя к старшим школьникам. Мальчишкам было досадно. В них жило чувство неудовлетворённой мести и мужского презрения.
Когда Дубравка вышла на берег, они окружили её кольцом.
— Эй ты, артистка из погорелого театра!
По лестнице на пляж спускались старшие школьники из драмкружка.
— Поддайте ей как следует, — сказали они и прошли мимо.
Дубравка опустилась на тёплую гальку.
Один из мальчишек, толстый, с большими кулаками, по прозвищу Утюг, толкнул её коленом в плечо.
— Поднимайся давай!.. Поговорить нужно.
Дубравка вскочила. Ударила Утюга головой в подбородок. Утюг опрокинулся навзничь. Перепрыгнув через него, Дубравка побежала к лестнице.
Мальчишки бежали за ней, как уличные собаки за кошкой.
У морского вокзала беспокойно кружились люди. Они только что сошли с парохода. Расспрашивали всех прохожих, как проехать к санаториям и домам отдыха.
Дубравка подбежала к молодой женщине с жёлтым кожаным чемоданом.
— Тётенька, можно я постою возле вас?
— Спасибо за честь, — сказала женщина. — Мне очень некогда. — Потом она увидела мальчишек.
Мальчишки смотрели на Дубравку хищными глазами и откровенно потирали кулаки.
— Трудно тебе живётся, я вижу. Ты не бойся, я тебя в обиду не дам.
— Я не боюсь. Просто их больше, — сказала Дубравка. — А вам в какой дом отдыха?
— Мне ни в какой. Я сама по себе.
Свет фонарей падал сверху на волосы женщины, зажигая в них искры. Её глаза мягко мерцали в темноте.
«Ух, какая красивая!» — удивилась Дубравка. Она осторожно взяла женщину за руку.
— Вы комнату снимать будете? Пойдёмте в наш дом. Мы живём в хорошем месте. Вам понравится, я знаю. Там есть одна свободная комната.
Всю дорогу Дубравка бежала боком. Она смотрела на женщину. Горло у неё пересохло от волнения. Дубравка глотала слюну и всё боялась, что женщина сейчас повернётся и уйдёт в другую сторону и след её затеряется в узких зелёных улочках.
«Разве бывают такие красивые?» — думала Дубравка. Она снова тронула женщину за руку. Спросила:
— Скажите, пожалуйста, как вас зовут?
Так они познакомились: девчонка Дубравка и взрослый человек Валентина Григорьевна.
Дом, где жила Дубравка, имел устрашающе весёлый вид. С одной стороны он был похож на кособокую мечеть, с другой — на греческий храм. Были здесь мансарды, мавританские галереи, крепостные башни, украшенные ржавыми флюгерами. Каменные и деревянные лестницы выползали из дома самым неожиданным образом. Одна из них, железная, даже висела в воздухе, как подвесной мост.
Дом покорял курортников своей безудержной фантастичностью. Вокруг него тесно росли кусты и деревья. Цветы пестрели на стенах, как заплаты на штанах каменщиков. Это были южные растения могучих расцветок и причудливых форм.
Валентина Григорьевна поселилась во втором этаже, в крошечной комнатушке, получив в своё распоряжение железную койку с сеткой, тумбочку, а также вид из окна на крыши, горы и море.
В небе тарахтел рейсовый вертолёт, летающий через перевал в душный областной центр. Ночь стекала с гор, наполняя улицы запахом хвои и горького миндаля.
Внизу, в такой же крошечной комнатушке, на такой же железной кровати, лежала Дубравка. Она думала о Валентине Григорьевне. Таких красивых женщин ей ещё не приходилось встречать в своей жизни ни разу. Может быть, это сумерки виноваты? Может быть, днём Валентина Григорьевна станет обычной? Вечером люди всегда красивые. Вечером не видны морщины. Дубравке было душно под простыней. Она встала с постели и, как была, в трусиках и майке, полезла на улицу через открытое окно.
— Сломаешь ты себе когда-нибудь голову! — сонно проворчала Дубравкина бабушка. — Куда тебя всё время носит?
— Я пойду спать в сад на скамейку, — шёпотом ответила Дубравка. — Разве это комната? Здесь кошка и та задохнётся.
— Иди. В твоём возрасте скамейки не кажутся жёсткими, — сказала бабушка.
Так же как и все постоянные обитатели дома, бабушка сдавала комнату на лето курортникам. Большой нужды у бабушки в этом не было, зато была большая привычка. Бабушка работала сестрой-хозяйкой в санатории металлургов. Она уходила на целые сутки, предоставляя Дубравку самой себе.
Если бы спросили Дубравку, хорошая ли у неё бабушка, она бы ответила: «Лучше и не бывает».
Дубравке не спалось. Она смотрела на окно Валентины Григорьевны, всё в серебристых лунных потоках. Скамейка качалась на гнилых столбиках-ножках. Дубравка ворочалась с боку на бок. Потом встала и крадучись пошла к санаторию учителей.
В большом доме с каменными колоннами свет был погашен. В окнах колыхались шёлковые занавески. Было похоже, что все отдыхающие сидят и курят назло врачам и белый дымок клубится возле каждого растворенного настежь окна. В вестибюле дремала вахтёрша, загородив лицо курортной газетой.
Вдоль песчаных дорожек, вокруг фонтана, который шуршал мягкими струями, жили цветы. Дневные цветы спали. Ночные цветы бодрствовали. Чёрные бабочки щекотали их хоботками и уносили на своих крыльях комочки пыльцы.