Однако и дальше путь мысли не был гладким и ровным. Старые поверья еще долго сопротивлялись новым взглядам на мир. Да и сама мысль часто попадала в тупик, терялась в дебрях противоречий.
Пути развития мысли тесно связаны в обеих книгах с путями истории.
Эпоха следует за эпохой. И все чаще мелькают на страницах этих книг — особенно второй — исторические даты:
"Уже не пять, а четыре тысячи лет осталось до нашего времени…"
"Уже не четыре тысячи лет, а двадцать восемь веков остается до нашего времени…"
Кажется, будто четко и гулко бьют часы истории.
Как ни бегло изображена в книге та или иная эпоха, все же она предстает перед читателем в своих характерных чертах и даже в красках. А быстрая смена эпох позволяет нам отчетливо представить себе основные направления человеческой мысли в их развитии.
Однако повествование нередко замедляется, останавливаясь на подробностях быта и даже на характеристике отдельных лиц — философов, путешественников.
Это бывает там, где пути развития мысли делают рывок вперед или крутой поворот в сторону, а то и назад.
Таков, например, рассказ о Египте тех времен, когда разделение труда привело к обмену, а обмен, постепенно расширяясь, заставил людей общаться со своими соседями.
Море, которое раньше разделяло племена, стало их соединять.
"Вокруг открывался огромный, беспредельный мир. Но сторонники старого упорно отстаивали древние стены, древние верования, которые возникли еще тогда, когда египтяне жили в тесном, маленьком мире".
Люди в Египте уже начали признавать не только своих богов, но и чужих и даже вселенского бога, покровителя всех народов.
Египетский фараон Эхнатон построил новому богу храм и сложил во славу его гимн, в котором были такие слова:
"Прекрасен восход твой, о владыка веков! Лучи твои озаряют все человечество…"
Так 3300 лет назад, "еще во времена Эхнатона… на стенах египетских храмов впервые появилось слово «человечество».
Казалось, это было знаменьем новой эпохи.
"Но не все видели так далеко, как Эхнатон. У него было много врагов, у этого царя, который жестоко преследовал сильных и знатных, а приближал к себе чужеземцев и «маленьких» — так тогда называли незнатных людей. После его смерти власть опять оказалась в руках жрецов и знати. Эхнатона объявили преступником. Каменотесы счищали его имя со стен гробниц и храмов".
И в одной из следующих глав книги, где речь идет о зарождении науки в древней Греции, мы тоже видим пример тех зигзагов и петель, которые образует на своем пути человеческая мысль.
Действие происходит в городе Милете на западном побережье Малой Азии. Здесь, на перекрестке дорог, вместе с бойкой торговлей идет живой обмен новостями, новыми веяниями и взглядами.
С первых же строк мы оказываемся в многолюдной гавани греческого торгового города, каким он был двадцать пять столетий тому назад.
"Потолкаемся среди людей. Тут говорят на всех языках. Тут сталкиваются и смешиваются все наречия, обычаи, верования.
Вот среди шума и говора раздаются звуки флейт и громкие крики. Это финикийские моряки по случаю своего прибытия славят бога Мель-карта. Они пляшут под звуки флейт, подпрыгивают, катаются по земле.
А рядом греки с далеких островов Эгейского моря вытащили на песок свой корабль и разводят огонь, чтобы принести жертву морскому богу Посейдону… море перемешало и людей и богов. Чего только не услышишь, не увидишь, странствуя по свету! Как разноречивы сказания о богах!..
Жители Милета — деловые люди — купцы, мореплаватели. Они давно уже стали сомневаться в старых сказках о богах и героях. Ведь если послушать бродячих певцов, так выходит, что все знатные ведут свой род от богов.
Но коли так, то почему же боги не заступились за свое потомство, когда милетские купцы и ткачи, матросы и грузчики расправлялись со знатью?.."
В книге, охватывающей целые столетия, автору приходится дорожить не только каждою страницей, но и каждою строкой. И все же у него оказалось достаточно досуга, чтобы окунуться в самую гущу разноплеменной толпы в Милетской гавани и прислушаться к народным толкам и пересудам.
Но это не досужие, не праздные строки, призванные служить своего рода беллетристическим антрактом в истории развития человеческой мысли. Они возвращают жизнь далекой эпохе и вместе с тем показывают, какую важную роль сыграл этот шумный приморский город, лежавший на перекрестке торговых путей, в ломке старых, уже отживающих свой век верований.
Недаром именно здесь, в Милете, родились два человека, по справедливости считающиеся родоначальниками древнегреческой философии, Фалес и его ученик Анаксимандр.
Из стран, чья культура была старше греческой, — из Египта, Вавилона, Финикии, — Фалес вывез на родину много мыслей и знаний, накопленных столетьями. Но главная заслуга его в том, что "он сумел по-новому взглянуть на вещи… Там, где для вавилэнских жрецов была богиня водной пучины Тиамат, он увидел вещество — воду. Где для них был бог бездны Апсу, он увидел пространство… Для него Солнце не было больше богом. Он говорил, что Солнце — «землистое», оно составлено из того же материала, что и Земля. И Луна тоже по природе землистая…
Это как будто небольшая поправка — слово «кто» заменить словом «что» и, вместо того, чтобы спрашивать: "От кого произошел мир?" — задать вопрос иначе: "Из чего произошел мир?"
Но этой поправки было довольно, чтобы наука пошла дальше своим путем, все больше удаляясь от религии".
Мореплаватель Фалес полагал, что мир произошел из воды. Все вещи из воды возникают и в воду обращаются.
Как ни наивно было это утверждение, в нем заключалось зерно истины: мир материален, материя не может появиться из ничего и не может исчезнуть.
Анаксимандр пошел дальше своего учителя. Он не верил его утверждению, что Земля качается на волнах океана, как плоский, круглый плот. Он лишил Землю какой бы то ни было опоры и представил ее себе висящей в беспредельном пространстве.
"Он еще не знал, — говорится в книге, — что Земля шар. Она казалась ему отрезком колонны — ведь надо же было дать земному диску какую-то толщину. Но эта колонна не поддерживала свод и не опиралась на фундамент.
Беспредельное!
Нам трудно представить себе бесконечное пространство. Мы до сих пор говорим о небесном своде, о небесной тверди, как будто небо — это крыша над нашей головой.
А две с половиной тысячи лет назад люди не только так говорили, но так думали, так видели.
Какая же нужна была смелость, чтобы отвергнуть то, что видят все, чтобы сказать: мир безграничен, у него нет пределов ни в пространстве, ни во времени!"
И вот спустя несколько лет ученик Анаксимандра Анаксимен решительно отказался от его дерзновенной догадки о том, что Земля висит в беспредельности. Самое понятие о беспредельности так устрашило его и других учеников Анаксимандра, что они стали снова строить — конечно, только в своем воображении — твердый небесный свод, огромный хрустальный шар, который вращается вокруг Земли вместе со звездами, вбитыми в него, как золотые гвозди. Звезды неподвижны, а Солнце, Луна и планеты носятся осенними листьями между Землей и небом.
Этот отказ оробевших учеников от замечательной находки учителя характеризуется в книге метким сравнением.
Ученики Анаксимандра, — говорится там, — "торопились снова воздвигнуть хоть какие-то стены вместо разрушенных". Птенец старался забраться обратно в разбитую скорлупу.
Таких птенцов, которые, испугавшись открывшегося перед ними простора, пытались залезть с головой в разбитую скорлупу, можно найти немало в истории науки — не только древней, но и более поздней.
Вряд ли имя Анаксимена осталось бы в истории, если бы он ограничился на своем веку идеей «хрустального» неба.