Юноши вышли из Турнэ и, выдав себя за беглецов, прошли сквозь австразийское войско и направились по дороге, ведшей к королевскому поместью Витри. Когда они прибыли, во всех палатах раздавалось еще веселие пиров и празднеств. Они объявили, что пришли из Нейстрийскаго королевства поклониться королю Сигберту и говорить с ним. В эти первые дни царствования, Сигберт старался быть приветливым и принимал всякого, кто требовал от него суда или защиты. Нейстрийцы просили свидания наедине и были без труда к тому допущены; ножи, заткнутые за поясом, не возбудили ни малейшего подозрения, потому что составляли принадлежность германской одежды. Пока король слушал их благосклонно, одного с одной, а другого с другой стороны, они разом выхватили свои скрамасаксы и в то же время нанесли ему два удара в бока. Сигберт вскрикнул и упал мертвый. На этот крик вбежали с обнаженными мечами королевский окольничий (camerier) Гарегизель, и один Гот, по имени Сигила; первый был убит, а второй ранен убийцами, оборонявшимися с исступленной яростью. Но вслед за тем подоспели другие вооруженные воины, комната наполнилась народом и оба Нейстрийца, окруженные со всех сторон, пали в неравном бою[126].
Узнав об этом происшествии, Австразийцы, осаждавшие Турнэ, поспешно снялись и пошли обратно в свою землю. Каждый из них нетерпеливо желал узнать, чтò происходит у него дома, потому что неожиданная смерть короля должна была возбудить в Австразии тьму беспорядков, насилий и грабежей. Таким образом эта страшная и многочисленная армия потекла обратно к Рейну, оставив Гильперика без неприятеля и дав ему свободу двинуться куда угодно. — Избежав почти несомненной смерти, он покинул Турнэ, дабы сперва вступить во владение своим королевством. Поместье Витри, свидетель стольких событий, было местом, куда он прежде всего отправился. Он не нашел уже там блистательного сборища Нейстрийцев; все они возвратились к своим занятиям; только несколько австразийских слуг стерегли тело Сигберта. Гильперик увидел труп этот без угрызений совести и без вражды, и пожелал, чтобы похороны брата были достойны королевского сана. По его приказанию, Сигберт был облечен, по германскому обычаю, в драгоценные одежды и оружие, и великолепно погребен в деревне Ламбр на Скарпе[127].
Такова была развязка этой длинной драмы, начавшейся убийством и окончившейся тем же; — настоящей трагедии, в которой есть все: и страсти, и характеры, и суровый рок, составлявший душу древней трагедии и придающий событиям действительной жизни высокое величие поэзии. Нигде не видна так ясно печать непреодолимой судьбы, как в истории меровингской династии. Эти потомки полудиких завоевателей, наследовавшие понятия своих отцов, среди наслаждений роскоши и искушений власти не знали страстям и желаниям своим ни меры ни пределов. Тщетно люди, более их опытные в делах мира и поступках жизни, возвышали голос свой склоняя их к умеренности и благоразумию; они не внимали ни чему и губили себя по невежеству. И тогда говорили: перст Божий на них. Таково христианское изречение; но видя, как слепо увлекались они потоком своих грубых побуждений и беспорядочных страстей, подобно лодке, уносимой течением, можно было, даже не быв пророком, угадать и предсказать конец, ожидавший почти всех их.
Однажды, когда семейство Гильперика, восстановленное в своем величии, жило в бренских хоромах, два галльские епископа Сальвий Альбийский и Григорий Турский, прогуливались вдвоем вокруг дворца, после аудиенции. Среди беседы, как бы пораженный внезапной мыслью, Сальвий вдруг прервал разговор и сказал Григорию: — «Не видишь ли чего над кровлей этого здания»? — Вижу, отвечал турский епископ: — новый терем, выстроенный королем. — «И больше ничего не замечаешь»? — Ничего, возразил Григорий: — если ты усмотрел нечто, скажи мне, что такое? — Епископ Сальвий глубоко вздохнул и сказал: — «Я вижу меч гнева Божьего, висящий над этим домом[128]». Через пять лет, король нейстрийский погиб жестокой смертью.