Пока это происходило в Париже, неожиданное происшествие взволновало, в конце 582 года, город Тур, уже три года наслаждавшийся миром под управлением нового своего графа, Евномия. Там снова явился Левдаст, бывший граф, и не таинственно, а явно, с обычной своей самоуверенностью и кичливостью. Он имел при себе королевский указ, которым дано было ему право возвратить из ссылки жену, вступить в обладание недвижимым имуществом и жить в прежнем своем доме[618]. Этой милостью, казавшуюся ему первым шагом к новому возвышению, он обязан был ходатайству многочисленных друзей своих при дворе, из числа вождей франкского племени, сочувствовавших ему по буйству характера. В-продолжении почти двух лет они не переставали докучать настояниями своими, то королю Гильперику, то членам бренского собора, то самой Фредегонде, сделавшейся доступнее по смерти обоих сыновей, обеспечивавших ее участь в будущем. Уступая необходимости приобрести любовь народа, и заглушая, ради предусмотрительности, свою ненависть и жажду мщения, она с своей стороны согласилась на снятие с человека, обвинявшего ее в прелюбодеянии, отлучения, над ним тяготевшего. Пользуясь этим обещанием забвения и помилования, друзья Левдаста стали еще усильнее ходатайствовать у епископов. Они ходили от одного к другому, прося скрепить бумагу, в которой, в виде пастырского послания, было написано, что осужденный по бренскому приговору может быть снова принят в лоно церкви и допущен к христианскому причащению. Им удалось таким образом получить согласие и собрать подписи довольно большого числа епископов; но, или по какой-то осторожности, или из опасения неудачи, не было сделано никакого сношения с тем, кого Левдаст хотел погубить своим лживым обвинением.
Потому-то Григорий и был крайне удивлен, узнав, что злейший враг его, отлученный собором и изгнанный королем, возвратился, с милостивым указом, на жительство в турскую землю. Он был изумлен еще более, когда посланный от Левдаста представил ему бумагу, скрепленную епископами и просил его согласиться с ними на снятие с него отлучения[619]. Подозревая какой-нибудь новый замысел, изобретенный с целью опутать его, Григорий сказал посланному: «Можешь ли показать мне также письмо королевы, за которую преимущественно он был лишен христианского причащения»? Ответ был отрицательный, и Григорий продолжал: «Когда я увижу повеление королевы, тогда немедленно допущу его к причащению[620]». Благоразумный епископ не довольствовался этими словами; он отправил нарочного осведомиться, от своего имени, на счет подлинности представленной ему бумаги и намерений королевы Фредегонды. Она отвечала на его вопросы письменно, в следующих выражениях: «Понуждаемая множеством лиц, я не могла не дозволить ему отправиться в Тур; ныне прошу тебя не соглашаться на примирение с ним и не давать ему из рук твоих евлогий, пока мы окончательно не придумаем, как поступить лучше[621]».
Епископ Григорий знал язык Фредегонды; он ясно видел, что она помышляла не о прощении, но о мести и убийстве[622]. Забывая личные свои оскорбления, он сжалился над человеком, который некогда замышлял его погибель, а ныне сам себя предавал, по недостатку рассудительности и благоразумия. Он призвал к себе тестя Левдаста и, показав ему записку зловещей краткости, убеждал употребить осторожность и присоветовать зятю снова укрыться, пока он вполне не уверится в смягчении королевы[623]. Но этот совет, внушенный евангельской любовью, был и не понят и дурно принят. Левдаст, судя о других по самому себе, вообразил, что человек, которому он был врагом, мог только думать о том, как бы расставить ему сети или обмануть его. Вместо того, чтобы явиться более осмотрительным, он как-будто принял совет в обратном смысле и, перейдя от беспечности к самой дерзкой отваге, решился представиться лично королю Гильперику. Он выехал из Тура в половине 583 года и отправился по дороге к городу Мелёну, который в то время король лично держал в осаде[624].