Пока лиможских граждан постигала такая тяжкая кара за их однодневный мятеж, референдарий Марк продолжал свой административный объезд и окончил его беспрепятственно. Через шесть или восемь месяцев после своего выезда, он возвратился в бренский дворец и привез деньги, собранные им за первый срок нового налога, вместе с переписями и установленной им раскладкой податей для всех городов королевства. Списки, относившиеся до городов, принадлежавших Фредегонде, были вручены ей для хранения в сундуках, где она берегла свое золото, драгоценности, дорогие ткани и грамоты на владение поместьями[684]; остальные были возвращены в нейстрийскую королевскую казну или впервые в нее поступили. Из этой обширной финансовой операции Марк извлек для себя огромные выгоды, более или менее незаконные; богатства его были предметом зависти и проклятий со стороны собратьев его по происхождению, Галло-Римлян, отягченных и разоренных новыми налогами[685]. Сами ли по себе повинности эти были невыносимы, или тяжесть их увеличивалась от неправильной оценки земель и неравномерной раскладки налогов, но только множество семейств предпочло покинуть свое наследие и переселиться, нежели нести новую подать. В течение 580 года толпы выходцев оставляли нейстрийския земли и селились в городах, повиновавшихся Гильдеберту II или Гонтрану[686].
Этот год, в который правительственные меры короля Гильперика, как бич, пали на Нейстрию, был ознаменован во всей Галлии страшными бедствиями. Весной, Рона и Сона, Луара и ее притоки, переполненные непрерывными дождями, разлились и произвели большие опустошения. Вся овернская равнина была наводнена; в Лионе множество домов было смыто водой и обрушилась часть городских стен[687]. Летом град опустошил округ Буржа; половина города Орлеана истреблена была пожаром. Довольно сильное землетрясение, повредившее городские стены в Бордо, распространилось и на его окрестности; удар, продолжившийся до пределов Испании, отторгнул от Пиренеев огромные глыбы скал, раздавивших стада и людей[688]. Наконец, в августе месяце, самая убийственная оспа открылась в некоторых местах центральной Галлии и, распространяясь мало-помалу, обошла почти всю страну.
Мысль о тайном отравлении, которая, в подобных бедствиях, всегда представляется воображению народа, была принята почти повсеместно и пития из противоядных трав играли главную роль между всеми другими врачеваниями[689]. Страшная смертность особенно поражала детей и юношей. При этом плачевном зрелище скорбь отцов и матерей была поразительна; она извлекает у современного повествователя вопль сочувствия, в выражении которого есть много нежности и мягкости: «Мы теряли», говорит он, «своих кротких и милых младенцев, которых грели на нашей груди, носили на наших руках, кормили с заботливым старанием собственными нашими руками; но мы осушали слезы наши и говорили, как святой муж Iов: «Господь даде, Господь отъят; яко Господеви изволися, тако бысть: буде имя Господне благословенно во веки[690]».
Когда поветрие, опустошив Париж и его окрестности, дошло до Суассона и вместе с этим городом охватило королевское местопребывание, Брен, оно постигло короля Гильперика почти первого. Он почувствовал тяжкие признаки начала болезни, но имел в этом испытании преимущество возраста и скоро оправился[691]. Пока он выздоравливал, занемог младший из его сыновей, Дагоберт, еще не окрещенный. По набожной предусмотрительности и в надежде призвания на младенца небесной благодати, родители поспешили окрестить его[692]; ребенку, по видимому, сделалось лучше, но вскоре брат его, Клодоберт, пятнадцати лет от роду, был поражен свирепствовавшим недугом[693]. Видя двух сыновей своих на смертном одре, Фредегонда почувствовала те страшные муки, которые свойственны только сердцу матери под тяжестью этой скорби что-то странное совершилось с этой душе, зверски себялюбивой. В ней пробудились проблески совести и человеческих чувств; ей пришло на ум раскаяние, жалость к чужим страданиям, боязнь Божьего суда. Зло, которое она совершила или присоветовала, особенно мрачные события того года, кровь пролитая в Лиможе, разного рода бедствия, навлеченные на все королевство новыми налогами, — все это ей представилось, смущая ее воображение и вселяя раскаяние, смешанное со страхом[694].