Третьи сутки отряд уходил от карателей. Третьи сутки тридцать усталых, измотанных человек вели бой с четырьмя сотнями отборных немецких солдат. Ночью каратели дважды окружали партизан, и дважды отряд вырывался из окружения.
В темноте отряд запутал следы и оторвался от противника.
Но на рассвете вдали снова захлопали выстрелы.
Отряд остановился возле узкой просеки.
Лес здесь был редкий, прозрачный. Надо было поскорее уходить из этого леса.
Партизаны столпились возле командира. Выстрелы всё приближались. Времени оставалось совсем мало.
— Есть только один выход, — сказал командир. — Принять бой. Пять человек останутся прикрывать отход отряда. Добровольцы есть?
— Есть, — сказал Бородулин.
— Есть, — услышал он справа.
— Есть, — раздалось сзади.
Несколько человек шагнули вперёд.
В отряде существовал неписаный закон: добровольцам не отказывают. И всё-таки командир колебался. Он смотрел на Сашу.
— Да вы не бойтесь, — сказал Саша, — я сумею уйти. Мне же проще…
Это было правдой. Он не раз выходил из самых тяжёлых положений. Не зря с прошлой зимы поблёскивал на его гимнастёрке орден Красного Знамени.
Однажды, прошлой зимой, после упорных боёв с карателями, отряд получил приказ командования: перейти линию фронта. Надо было доставить необходимые сведения, надо было подготовиться к новым боям — получить оружие и снаряжение.
К линии фронта пробирались по ночам. Стояли морозы. У многих партизан давно прохудились, порвались валенки — приходилось обматывать ноги тряпками. Так поступал и Саша.
Как-то вечером отряд напоролся на засаду. Завязался бой. Партизаны залегли. Двинуться вперёд не давал вражеский пулемётчик. И чем дольше длился бой, тем опаснее становилось положение партизан. Услышав стрельбу, немцы могли прислать подкрепление.
И тогда Саша и ещё один боец поползли в обход. Они ползли осторожно, не поднимая головы.
Казалось, что снег скрипит слишком громко. Казалось, что луна светит слишком ярко.
Весь отряд, затаившись, ждал.
Через несколько минут вражеский пулемёт замолк.
Партизаны бросились в атаку.
Когда к месту боя прибыло немецкое подкрепление, отряд был уже далеко.
Саша шёл вместе со всеми. И никто не заметил, что он слегка прихрамывает. Только когда линия фронта осталась позади, Саша признался, что ранен.
Он не сказал об этом раньше, боялся задержать отряд. Да, Саша имел полное право быть добровольцем.
— Ладно, — коротко сказал командир, — оставайся.
Он тоже не любил лишних слов.
Пятеро остались одни.
В лесу горьковато пахло мокрой корой и прелыми листьями. Косые солнечные лучи рассекали воздух. Раньше в такую погоду Саша любил ходить с ребятами по грибы.
Среди деревьев невдалеке уже мелькали одинаковые серо-зелёные фигуры. Сухие ветки громко хрустели под тяжёлыми сапогами.
…Вначале они вели бой все впятером, потом их осталось четверо, потом — трое.
Саша перебегал от дерева к дереву и всё стрелял и стрелял короткими очередями. Он давно уже оглох от выстрелов. Горячие гильзы бесшумно падали в мох.
Потом Саша остался один. Справа и слева немцы ещё вели огонь, но им никто уже не отвечал.
Сколько времени прошло?
Саша не знал. Два часа или десять минут? В бою никогда не замечаешь, сколько прошло времени.
«Ещё немного, ещё…» — говорил он себе.
Было жарко. Гимнастёрка липла к спине.
«Сколько же всё-таки времени? Успел отряд уйти или нет? Если бы знать…»
Он перезарядил диск. Немцы были совсем близко. Теперь уже не стоило экономить патроны.
Неожиданно выстрелы стали реже. Немцы окружали его. Они действовали очень осторожно. Может быть, они думали, что он не один.
Пожалуй, ещё можно было попытаться уйти… Спастись…
Но Саша по-прежнему продолжал отстреливаться.
«Задержать их на несколько минут… Ещё только на несколько минут…»
Он знал, как дорога для отряда каждая минута.
Только сейчас он заметил, что ранен. Левый рукав гимнастёрки потемнел от крови. Боли Саша не чувствовал. Он лёг и продолжал стрелять.
Потом наступила короткая передышка. Кольцо замкнулось. Немцы что-то кричали. Наверно, они предлагали сдаваться.
Саша поднял голову и посмотрел на небо. Солнце уже стояло высоко, над самой головой. Значит, он всё же продержался не так уж мало времени…
Он вдруг подумал, что, может быть, в последний раз видит солнце. Пока шёл бой, он совсем не думал об этом.
А теперь наступила тишина. Как это — всё останется, а его не будет?