Имя, место и год рождения — ни на один из этих анкетных вопросов мы не можем ответить, когда заходит речь о Ермаке.
«Слишком мало источников», — вздыхает исследователь, и это действительно так. Дa... Порою мы небрежны к своей истории. Разве не об этом виноватые слова дьяка из ХVII столетия: «...в Приказе Большого дворца елатомской таможенный сбор не ведом, а старо-peзанских сборных книг... не сыскано. Подьячие же, которые те дела в тех годах ведали, померли, и справиться о том нe c кем».
Сколько же столетий подряд в войнах, пожарах и смутах, а чаще из-за нерадения теряем мы подробности своей истории!
Все это так, но отсутствие достоверной информации о Ермаке не объяснить только нашим небрежением к истории. Ермак был одной из самых крупных фигур своего времени, и значение дела, совершенного им, прекрасно понимали и при жизни. Не успело еще посольство Ивана Кольцо вернуться в Кашлык, а уже зазвучали песни о Ермаке и былина назвала его младшим братом Ильи Муромца.
По свидетельству казака Александрова, входившего в состав первого посольства, в Москве очень настойчиво выспрашивали о личности Ермака. Да и «историками»-современнниками он не был забыт. Еще жили его сподвижники, когда «великий государь Михаил Федорович с патриархом за обедом вспомянул Ермака» и дал указание тобольскому архиепископу Киприану Старорусенникову собрать сведения о Сибирском походе.
На второй год по приезде в Тобольск Киприан призвал к себе уцелевших казаков и, расспросив их о сражениях, о том, кто, где и когда был убит, составил первую сибирскую летопись.
А начиная с конца ХVII века списки о «сибирском взятии» появляются один за другим. Это и Есиповская летопись, и Ремезовская, и Строгановская.
Так почему же столь ничтожно мало известно нам о Ермаке?
Не будем упрекать древних летописцев... Человек, который, возникнув словно бы из cлухов, с небольшой дружиной ушел в Сибирь и сразу начал жить в песнях, просто не вмещался в канонические схемы жизнеописаний. Любая, самая малейшая конкретность вступила бы в противоречие с образом Ермака, созданным народом. И летописцы — сами люди из народа — чувствовали и понимали это...
Ермак на Волге
арамзин сказал, что «Ермак был роду безвестного, но душою великой». Кажется, это наиболее точное определение человека, продвинувшего Русь в сибирские просторы.
Обрывочные сведения источников указывают, что больше десяти лет Ермак провел на Волге. Вероятно, он был атаманом одного из многочисленных казачьих отрядов, действовавших в тогдашнем Поволжье.
Московское правительство если и не одобряло, то, во всяком случае, смотрело сквозь пальцы на грешки казаков, относясь к ним как к своеобразному природному явлению, полезному для безопасности южной границы.
И хотя порою случались досадные недоразумения — и царские суда захватывали казаки, и воевод позорили, — Иван Грозный не предпринимал решительных действий против казачьей вольницы. Лишь время от времени засылал он сюда воевод, которые терпеливо разъясняли атаманам, что делать можно, а чего не следует. Можно было нападать на ногайцев, но трогать купеческие, а тем паче царские суда — непозволительно. Когда же поступали жалобы oт ногайских послов, царские дьяки чесали свои затылки: и знать никто не знал про казаков, и слыхом не слыхивал...
Так продолжалось до тех поp, покa не начались неудачи в Ливонской войне.
По меткому определению советского историка Р. Скрынникова, «в большой дипломатической игре казаки оказались разменной монетой». Ими откупалось московское правительство от своих южных соседей.
Волжская деятельность Ермакa продолжалась более десяти лет, и за эти годы он не раз оказывался замешанным в весьма сомнительные предприятия. Известно, что участвовал Ермак и в знаменитом набеге на столицу ногайцев город Сарайчик.
Атмосфера волжской жизни Ермака хорошо передана в народной песне «На Бузане-острове», вошедшей еще в сборник Kирши Данилова. Кстати сказать, в этом сборнике Ермаку посвящено песен больше, чем какому-либо другому историческому деятелю.