Беляк — типичный северянин, великолепно приспособленный к существованию в холодном климате. У него широкие, зимой густо опушенные лапы, позволяющие легко прыгать по глубокому рыхлому снегу, очень теплый зимний мех, в пище он неприхотлив.
Беляк оправдывает свое название: начиная с октября его «шуба» становится на удивление красивой, окрас меха — снежно-белый, на фоне снега видны лишь темные кончики ушей, глаза и нос. Весенняя линька заканчивается к маю, пышный белый мех меняется на редкий буровато-охристый, но кончики ушей остаются черными и летом.
Наш герой заселяет огромные пространства, например, в Евразии он распространен от Гренландии до Тихого океана, от Заполярья до Альп, Северного Казахстана и Алтая.
Беляк любит равнинные и слабовсхолмленные места с зарослями лесов и кустарников. Сплошных горных лесов, особенно хвойных, старых марей, обширных болот и луговых пространств он избегает. Типичные места его обитания — разреженный лес с хорошо развитым подлеском, зарастающим молодняком, особенно осиной и березой; свежие вырубки и гари, опушки, поляны, речные долины и берега озер с ивняком.
Летом главный корм зайца — разнообразные травы, зимой его рацион скудеет, сводится в основном к веткам, коре деревьев и кустарников. Корм этот малокалориен, и беляку приходится ежесуточно съедать около 600–800 граммов, что составляет примерно одну треть его живого веса.
Весной, как только сойдет снег, беляки с такой жадностью набрасываются на нежную зелень трав, что теряют присущие им осторожность и пугливость, иногда не обращают внимания на подошедшего к ним человека, не реагируют даже на выстрелы. После скудного зимнего питания удивительно вкусная трава и цветы-эфемеры их словно опьяняют.
Кормится лопоухий обычно по ночам, днем отлеживается. Идя к месту отдыха, он старательно запутывает свои следы: петляет, делает «двойки», «тройки», «сметки», «скидки» по нескольку раз, топчется по своим следам взад-вперед, отпрыгивает метра на два-три за валежину, куст или другое укрытие. А притаится на лежке где-нибудь под деревцем или кустом непременно так, что хищник или охотник будут подходить к нему обязательно по ветру и открытому месту. Заяц и видит неплохо, и чутье у него хорошее, и сон чуток. Даже во сне он поведет то одним ухом, то другим, приоткроет правый глаз, затем левый, а чуть что — он уже готов к стремительному прыжку.
У зайцев много врагов. Даже колонок, горностай, ворона, сорока, и те норовят напасть на него при удобном случае. Но главные и самые опасные недруги — волк, лисица, рысь, росомаха, ястреб, орел, крупные совы. Наверное, поэтому — в силу неусыпной бдительности — заяц не имеет постоянного «дома». Отдыхает на лежке, которую сочтет удобной и безопасной. Зимой роет в снегу ямку где-нибудь на удобном для наблюдения месте — бугорке или у кочки, а летом стремится найти такое укрытие, где не было бы комаров и обдувало ветром.
Человек издавна охотился на зайцев. На Руси охота на них была распространенной потехой. А вот знаем мы их до сих пор мало. Например, мы часто говорим: труслив как заяц. Так-то это так, да не совсем. Заяц не теряет присутствия духа даже, казалось бы, в безвыходном положении, а случаев разрыва сердца от страха (обычных даже для хозяина тайги — могучего медведя) у него практически не известно. Во время погони он до последнего мгновения старается спастись: куда-нибудь юркнуть, запрыгнуть, обмануть преследователей, сбить их со следа.
* * *Однажды мне довелось увидеть такое. Зайчиха металась по лесной поляне — ее настигал коршун. Хищная птица то невысоко взмывала вверх, то резко пикировала, выставив когтистые лапы, а зайчиха… бросалась ей навстречу и била передними лапами. Оказывается, рядом были зайчата… Не храбрый, конечно, косой, но ведь и трус бывает смелым, особенно когда решается вопрос жизни и смерти.
…Старый пасечник, напоив меня в избе чаем, рассказывал:
— Одолели энтой зимой зайцы, и откель они взялись в таком количестве? С осени я их пострелял изрядно, прямо за садом караулил да петли мастерил. К зиме их осталось немного, дак, видно, самые хитрые. А два обозлили меня и в убыток ввели этаким образом, что я ажник теперя их поминаю божьей матерью…
В волнении дедок закурил папиросу, постучал по полупустой пачке заскорузлыми пальцами в темных трещинах с крепкими желтыми ногтями, глубоко затянулся пару раз и продолжал, окутывая всю избу голубым дымом:
— Утром пойду в сад — все зайцами истоптано и стволиков шесть — восемь погрызено, а половина из них окольцована на погибель. Пробовал мастерить петли — обходят. Привязал я там — на задворках сада — своего Полкана. Поначалу дня два остерегались, стервецы, а потом поняли, что на цепи он, и ноль на него внимания. Обойдут — и за свое… Как-то брешет псина, аж нутро выворачивает — захлебывается, задыхается в ошейнике. Взял я дробовик — и в сад, да куды там: мигом утекли… Устроил себе засидку — оне ее в туже ночь распознали. Сижу в ней, караулю — не приходят, а не пойду — они тут как тут… Пошел как-то на брех без оружия, да оне отпрыгали от меня немного, оглядели и — как издеваются — не уходят. Сидят на задах своих, стригут мороз ушами, как ножницами, да оглядывают меня нахально… Взял как-то заместо ружья палку — не убегли, взял заместо палки ружье — утекли. Ну что ты будешь с ними делать!..