Как и на IV съезде, В. И. Ленин почти каждодневно встречался с большевистской частью делегатов на фракционных собраниях. Эти сборы не имели официальной повестки и специального председателя, а скорее всего походили на товарищеские беседы единомышленников. Как всегда, Ленин старался ничем не выделиться из общей массы, и чаще всего руководил этими собраниями не он, а кто-либо другой. Однако, несмотря на это, как-то получалось так, что Владимир Ильич всегда был в центре внимания, и мы всей душой тянулись к нему. Он внимательно слушал нас, интересовался многими вопросами, подбадривал, давал свои, казалось, весьма простые, но исключительно четкие и очень мудрые советы.
Вспоминается первый такой сбор нашей большевистской фракции в Лондоне перед началом работы V съезда. Владимир Ильич попросил нас, делегатов с мест, сообщить о настроениях в местных партийных организациях, о наказах, данных ими своим делегатам, и высказать свои соображения о том, как распределяются голоса большевиков и меньшевиков в составе делегаций от различных районов страны. Сообщения сделали представители из Петербурга, Москвы, Урала, Кавказа; я очень коротко доложил о представителях Донбасса. Владимир Ильич внимательно слушал нас и делал какие-то записи в свой блокнот. Иногда он выражал сомнение в оценке того или иного товарища.
— Мы должны твердо знать, — сказал он, — кто будет поддерживать подлинно революционные требования, кто выступит против них и кто проявит колебания, примкнет к центристам, «болоту». По мере возможности мы будем переубеждать их, перетягивать на свою сторону.
На этом собрании я вновь встретился с Ивановичем (Иосифом Джугашвили — И. В. Сталиным), который участвовал в работе съезда с совещательным голосом. Мы сидели с ним в разных местах, но он узнал меня и приветливо кивнул. А когда начался подсчет голосов в группе кавказских делегатов, он внес свою поправку в сообщение М. Г. Цхакая, сообщив, что двое из делегатов, отнесенных им к меньшевикам, на самом деле еще не определили четко своих позиций и вполне возможно, что один из них будет примыкать к «болоту», а другого есть вероятность склонить на сторону большевиков. Чувствовалось, что Иванович хорошо знает близких ему людей, разбирается в их настроении и со знанием дела определяет свое мнение о том или ином человеке. В ходе работы съезда он твердо стоял на ленинских позициях.
На V съезде я встретился также с рядом замечательных товарищей, с которыми близко сошелся еще на IV съезде партии, — с Ф. Э. Дзержинским, И. И. Скворцовым-Степановым, С. Г. Шаумяном, Е. М. Ярославским. Посчастливилось мне познакомиться и со многими другими видными большевиками и очень интересными людьми, в их числе были Л. Б. Красин, В. П. Ногин, Б. К. Слуцкая, М. М. Литвинов, Юлиан Мархлевский, И. С. Уншлихт и другие.
В. И. Ленин постоянно советовался со своими единомышленниками, делегатами съезда. Когда на съезде обсуждался вопрос о так называемом «рабочем съезде», он долго и очень глубоко разъяснял нам на фракционном совещании, на какой гибельный путь толкают нашу партию оппортунисты-меньшевики. В связи с этим он высказал мнение о возможном укреплении состава ЦК рабочими непосредственно с фабрично-заводских предприятий, хорошо знающими условия местной работы и настроения масс. В качестве возможных кандидатур для обсуждения он назвал фамилии нескольких рабочих-большевиков, в том числе и мою. При этом он пояснил, что рабочие в составе ЦК были бы своеобразными мостиками или балками, которые еще теснее связывали руководящий орган партии с рабочим классом и всеми трудящимися.
Не помню уж, как начался обмен мнениями по этому ленинскому высказыванию, но я в силу своей горячности и недостаточной зрелости в то время сразу же попросил слова и отвел свою кандидатуру. К тому же попытался бестактно иронизировать, заявив, что я никак не думал, будто нашей партии, являющейся сердцевиной и авангардом рабочего класса, для связи ЦК с рабочими нужны какие-то балки.
Владимир Ильич терпеливо слушал этот мой детский лепет, но наконец не выдержал и заразительно рассмеялся. Смеясь и в шутку грозя мне обоими кулаками, он как бы говорил: «Ну и зарываешься же ты, молодой человек». Но вслух он после моего выступления произнес самые безобидные слова:
— Ведь это же только предположение…
Мне долго после этого было стыдно смотреть в глаза Владимиру Ильичу. Но он ни тогда, ни в какое другое время, хотя мне впоследствии довольно часто приходилось встречаться с ним, ни разу не напомнил мне об этом моем промахе. И в этом проявилась величайшая гуманность и тактичность великого человека.