Назрели перемены и в личной жизни коллекционера. В 1915 году в доме в Большом Знаменском состоялась тихая свадьба. Сергей Иванович связал свою судьбу с бывшей женой известного пианиста, профессора Московской консерватории Льва Конюса Надеждой Афанасьевной. В конце того же года у Щукиных родилась дочь Ирина. Отцу было шестьдесят три года, матери – сорок два…
Незадолго до февраля 1917 года Щукин попытался вновь использовать напряженное положение в стране и проделать тот же фортель с мануфактурным товаром, что и в 1905-м. Но на этот раз коммерческая афера не удалась, и неудачливый «игрок» поплатился более чем миллионом рублей.
Февральскую революцию Щукин с его миллионами, заранее переведенными в западные банки, встретил спокойно. Получил общественную должность – член Московского совета по делам искусств, куда входили художники, архитекторы, искусствоведы. Но заседания проводились недолго – до октября 1917 года.
Вскоре после большевистского переворота Щукин решил отправить за границу жену и двухлетнюю дочь. Дальновидный Сергей Иванович купил жене фальшивый паспорт, снабдив ее зашитыми в живот тряпичной куклы деньгами. Они поселились в Веймаре, так как «Щукин издавна имел на своем счету в Германии некоторую сумму для покупки картин», – скромно пишет один из биографов коллекционера. Эта «некоторая» сумма, тем не менее, позволила вполне безбедно существовать семье Щукина в ведущей войну Германии.
Но ведь сотню-другую картин не спрячешь в тряпичную игрушку! Поэтому сам Щукин не решился уехать, опасаясь бросить на произвол судьбы свою коллекцию. На что он надеялся? На то, что «власть рабочих и крестьян» забудет, что истинная его профессия – не собиратель, а буржуй, капиталист, кровосос и тому подобное? Он решил опередить события, и вот уже не прошло и месяца после переворота, как Сергей Иванович обратился в художественно-просветительный отдел Совета рабочих депутатов с предложением создать в одном из дворцов Кремля национальную галерею на основе пяти частных московских художественных собраний произведений искусств. Но рабочим депутатам было не до собирателя. Ведь, право же, не все же московские капиталисты, как Щукин, озаботились судьбой картин, для многих пришло время задуматься о своей личной безопасности. Они активно противодействовали победившему пролетариату.
О Щукине не забыли. Ответ пришел другого порядка. Он был обвинен в экономическом саботаже и, хотя таковым не занимался, попал под «горячую руку». В январе 1918 году его «взяли». Но вскоре выпустили: следствие установило его непричастность к организации саботажа, и через некоторое время Сергей Иванович вышел на свободу. Позднее позаботились и о коллекции. В Совнаркоме постановили превратить дом Щукина в Большом Знаменском переулке в музей современного искусства. Новая власть решила приобщать к современному искусству победивший пролетариат. Бывший владелец назначался хранителем музея и экскурсоводом. Сергей Иванович предполагал, что произошло это по настоянию Луначарского. Семья Щукина, разместившаяся в помещениях, где раньше жила прислуга, могла теперь рассчитывать на получение продовольственного пайка.
Интересно, что сам Щукин жил в бывшей комнате своей кухарки. Очень символичный факт! Ведь, как писал Владимир Ленин, каждая кухарка должна учиться управлять государством. Получилось, что кухарка после революции поменялась с Щукиным местами. Он, блестящий управленец и предприниматель, занял ее место, а она, наверное, возглавила одну из его бывших мануфактур. «Музей был национализирован, – вспоминал художник Юрий Анненков, – и самому Щукину, который открыл Пикассо, открыл Матисса, Щукину, создавшему в Москве бесценный музей новейшей европейской живописи, – этому щедрейшему Щукину была отведена в его доме находившаяся при кухне комната для прислуги».
А в музее вновь появились посетители. Но гидом Сергей Иванович работал недолго. Да и какая перспектива ждала его в новой стране? Например, его младшего брата Дмитрия Ивановича приютили хранителем в музее изящных искусств. «Его знания, интуиция были бесценным подспорьем для сотрудников музея», – писали в советское время. Но этого было явно мало для нормального человеческого существования. Дмитрий Иванович умер в 1932 году в нищете, ослепший, в убогой комнатушке тесной коммунальной квартиры.