В обвал ворвалась вода и, заполнив канаву, хлынула вниз, растекаясь по Пудовому разрезу. Орлов взбежал на бугор и, вытянув шею, окаменел.
Шипящий гул поднялся над долиной и огонь у шурфа потух...
За полночь пришел из тайги Мельгунов.
Потешил бродяжью душу, проходил не задаром. Мокрый, исстеганный ветром, едва волоча двух застрелянных глухарей, постучал под окошком вдовы Огневой.
— Вот он, варнак! — счастливо изумилась вдова и бросилась затапливать баню. Баня была нужнее всего перезябшему человеку.
Федька с ходу хватил стакан неразведенного спирта и сидел у порога, около лужи натекшей с него воды.
В горницу не пошел. Не захотелось пачкать скобленого пола. Улыбался блаженно, гостеприимной суетне, теплу, разлившемуся от спирта, удачному возвращению и красивой вдове — хозяйке.
— Помогите! — в это время донесся снаружи голос.
Кто-то бил в переплет окна.
— Ой! — испугалась вдова.
Федька поморщился и поднялся. Сжав на случай кулак, откинул крючок и пнул дверь. Изба распахнулась в бурную ночь. Из бури выскочил человек и налетел на Федьку.
— Тонут! — безумно кричал он. — Люди добрые, помогите!
— Охлопков! — поразился Федька и мгновенно, закаленный в случайностях, бросил хозяйке:
— Огня!
А встряхнувши Охлопкова, приказал:
— Толком рассказывай!
Через минуту с кругом веревки и зажженным фонарем выскочил за порог...
Людей спасли. Алданец, укрытый шубами, лежал на лавке.
Проходили часы, а он все еще улыбался. Все еще вспоминал, как промахнулась смерть.
Долго, вместе с Василием, прокрутился он в холодном водовороте, топившем шурф. Вылезти не могли. Ветхий канат оборвался на резком подъеме. Но им посчастливилось ухватиться за болтавшуюся веревку.
Василий спал. А Маринка плакала. Прижалась у печки, фартуком закрыла лицо и подвывала в голос.
В землянку с утра заходили выдринцы. Нанесли папирос и разной снеди. Говорили негромко, как в доме умершего.
— Может ли быть, чтобы речка сама прорвалась?
Говорили гневно:
— Обязаны упредить, когда воду будут пускать!
— Слышали? Все от Герасима отступились!
— Свои-то при нем, — всхлипывала Варвара Ивановна, — опять на плотину вышли...
К вечеру заглянул Мельгунов. Василий, одетый в рабочее платье, искал фуражку.
— Ожил? — довольно удивился Федька и захохотал. — Не на шурф ли собрался?
— На шурф, — грустно улыбнулся Василий. — Куда же мне больше?
— Пойдем, провожу!
Было тихо, тепло и ясно. Небо не помнило о безумстве минувшей ночи. Мирно горело свечами заката.
Разрез утонул в воде. Золотился широкой лужей. Но спадала вода и галечным островком обсохла площадка шурфа.
— Да-а! — только и мог промолвить Федор.
Шурф был залит до самого верха. Пятнадцать метров воды заполняли его колодезь. В черной глуби пропала работа. Недели тревог и надежд, молчаливое обязательство одолеть и победный конец борьбы — канули разом в провале ямы...
Василий молчал. Федька старательно обошел кругом, попробовал верхнюю крепь, потопал ногой, изучая грунт.
— Что же тут делать? — заинтересованно бормотал он. — Первое — воду отлить. Потом, если шурф обвалился — крепи менять... Но надо успеть! Ведь те-то копают!
— Не отступлюсь я, Федя, — вдруг выговорил Кузнецов, и закатное солнце метнулось в его глазах.
Мельгунов лихо прищурился и, глядя куда-то на лес, предложил:
— Васька! Алданец лежит и нескоро встанет. Бери-ка меня в свою бригаду?
Василий затрепетал, но не поверил.
— Бери, — повторил Мельгунов и хищный блеск его глаз обострился. — Когда по большой играют — в стороне не стою! Махнем по банку!
Вечером при коптевшей лампе писали письмо инженеру, группкому и партийной организации главного стана.
Начали словами:
— Наша бригада объявляет себя ударной.
— Так, ребята? — спросил Василий.
— Так! — единогласно грохнули все.
— Было худо, — ослабевшим голосом отозвался алданец. — Тогда боялись. Теперь еще трудней, — и некого нам стесняться! Пиши: по приметам моим, в этой россыпи золото будет!
— Народ волнуется, — писал от себя Василий, — и ужасается. А за кем пойти — не знает...
— Еще пиши! — вскочила Маринка. — Золоту старика мы не верим! Не верим ему, врагу, перевернувшемуся на нашу гибель. Так и пиши — врагу!