– И девка эта ни в чем не виновата, – возвратившись к зелью, бившему ключом в корчаге, бурчала под нос колдунья. – Ну, уродилась красивая, да к тому же младшая дочь, и что ж теперь?
Алая быстро забросила в корчагу фиолетовую палочку, уклонилась от разлетевшихся брызг, мгновенно сняла варево с огня и погрузила в ушат, полный ледяной водой. Поднялся пар, окутал комнату, а когда он развеялся, стал виден бледный нехороший свет, который издавало содержимое корчаги – сиреневая слизь, пахнувшая, однако, довольно приятно – молодыми тополиными почками и свежим речным туманом.
– Вот, – сказала Алая себе под нос. – Через час припрутся родители девки, отдам им. Девка натрется зельем, и вмиг подурнеет. И все станет по-людски. – Колдунья усмехнулась. – Парни перестанут заглядываться на младшую дочь и сосватают, наконец, старших. А как придет ее пора, так побегут батька с мамкой опять ко мне: спаси, дескать, Алая, сними чары, пусть девка снова красавицей станет. Ну, я спасу, конечно. Даром, что после этих притираний девке жизни года три останется, если повезет. Она же согласилась – ей, дурище, сестер жалко. И вот никто не виноват, а как-то паршиво на душе, а? – Алая посмотрела на лису, которая сидела, обвив хвостом длинные лапы, посверкивала умными глазами и виноватой уж точно себя не считала.
Прах и пепел
В зале суда было многолюдно. Шел третий час судебного разбирательства о злостном неплательщике. А дело было так: младший брат маркграфа решил построить себе новый загородный дворец. Ну, решил и решил: заключил договоры с каменщиками, деревянных дел мастерами, делателями изразцов и гобеленов, торговцами тканями и мебелью – в общем, со всеми нужными людьми.
Дал щедрый аванс и в каких-то три года вырос дворец на славу. Он был изукрашен чудесной резьбой, увешан яркими гобеленами, полы и камины отделаны точно подобранной в цвет плиткой, мебель сработана по последней моде, балдахины сшиты из самой лучшей парчи.
Вот только долгов мастерам брат маркграфа отдавать не спешил. Каждый отдельный мастер побоялся бы идти против него в суд, но тут были нарушены права множества гильдий, и решено было вчинить общий иск.
На суде же случилось вот что: должник неожиданно привел массу свидетелей, каждый из которых клялся, что деньги были заплачены в его присутствии сполна и даже с лихвой. Предъявлено было множество расписок в получении (конечно, гнусных фальшивок), которые были выполнены так искусно, что сами мастера не могли разобраться их ли личные печати стоят на пергаментах или подделки. Брат же маркграфа пускал слезу, бил себя в грудь кулаком и грустно возглашал:
– Мне денег не жалко! Богатства земные – все прах и пепел! Я за репутацию радею! Честь всего дороже!
Закончилось же все тем, что казначей маркграфа на святой книге присягнул, что деньги из казны на обустройство дворца были выделены в срок и уж, конечно, пошли по назначению, потому что учет и контроль у нас в графстве строгие, и мимо нас и птица не пролетит, не сосчитанная.
В общем, остались гильдии с носом. Еще и штраф на них наложили немалый за облыжный наговор в пользу пострадавшего. Пострадавший же, весело посверкивая сквозь слезы глазами, вещал:
– Да не нужен мне этот штраф! Богатства земные – все прах и пепел! Я за репутацию радею! Честь всего дороже!
Мастера гильдий, понуро покидали зал суда, но перед выходом каждый из них останавливался перед неприметной женщиной, которая (из любопытства, верно) просидела на приставной табуреточке весь процесс, непрерывно вывязывая какую-то пеструю косынку. Мастера с достоинством кланялись женщине, та на минуту отрывала глаза от вязанья и еле заметно кивала головой.
Те из горожан, кто узнал женщину, перешептывались между собой, что дело еще далеко не кончено.
Было лето, стояла невыносимая жара и духота, и брат маркграфа в этот же вечер уехал в свою новоприобретенную резиденцию. Там он первым делом спустился в кладовую и велел стражникам ссыпать полученные в счет штрафа дукаты в сундуки. Но не услышал веселого звона падающих монет. Странный шорох раздался под сводами подвала. Брат марк-графа взглянул повнимательней: сундуки были полны серого легкого пепла. А в следующий миг весь дворец колыхнулся и опал на злосчастного должника, впрочем, не придавил его, ибо что может быть легче праха и пепла? Когда слуги с трудом вытащили его и принялись отряхивать, они обнаружили, что брат марк-графа стоит в одних полотняных подштанниках, а его драгоценный парчовый наряд, перстни и цепи куда-то исчезли. И долго они еще стояли там, вычищая из глаз, носа и ушей господина то, что еще час назад было чудесной резьбой, яркими гобеленами, точно подобранной в цвет плиткой, а также мебелью, сработанной по последней моде.