В юности родные определили его на военную службу, к которой Шарль Франсуа не имел ни малейшей склонности. Дослужившись до скромного чина младшего армейского офицера, Дюфе подал в отставку по причине слабого здоровья и с удовольствием стал заниматься наукой. Больше всего его привлекала химия. А там подвернулась возможность поступить в Парижский ботанический сад. Дюфе постарался ее не упустить. Служба есть служба.
В 1703 году его назначили директором этого научного учреждения. А за заслуги в области химии приняли в Парижскую академию наук. Тут-то и познакомился он с опытами Грея. Надо сказать, результаты английского исследователя поразили Дюфе. Он повторил целый ряд его экспериментов и сумел передать электричество по бечевке на расстояние в 1256 футов (то есть почти на 377 метров!)… Рекорд! Успехи всегда окрыляют человека. И директор ботанического сада прочно «заболевает» электричеством…
Он повторил буквально все опыты, описанные Греем, и дал им высокую оценку. Он дюжинами придумывал собственные опыты, ставил их в своем кабинете один или с помощниками. Дюфе пробовал электризовать самые разнообразные вещества. И каждый раз аккуратно записывал результаты в рабочую тетрадь. Скоро у него скопилось таких записей столько, что он смог сделать первый вывод: «Тела, наименее склонные сами становиться электрическими, легче всего притягиваются и переносят наиболее далеко и в наибольшей степени электрическую материю, между тем как тела, наиболее склонные сами становиться электрическими, наименее приспособлены воспринимать электричество от других и передавать его на значительное расстояние». Простим ученому несколько тяжеловатый слог его формулировок. Ведь он был первым, кто решился на обобщение, да и жил он все же двести пятьдесят лет назад. Тогда люди и думали и говорили не так кратко, как мы.
Вывод Дюфе, конечно, еще не закон. Но его появление знаменует собой то, что в изучении электричества наступает пора перехода от мифов, объединяющих разрозненные факты, к законам, которые приводят факты в систему.
Наступил день, когда Дюфе сделал главное свое открытие. Он уже давно замечал, что обрывки бумаги и соломинки, наэлектризованные натертой стеклянной палочкой, отталкиваются ею, но притягиваются натертым янтарным шариком. То же самое происходило и в том случае, если наэлектризовать бумажки, скажем, натертой копаловой смолой, янтарем или испанским воском. В этом случае обрывки станут отталкиваться от предметов, сообщивших им электричество, но притянутся натертыми стеклянной палочкой или горным хрусталем… Получалось, будто в природе существует не одно электричество, а два: «стеклянное» и «смоляное». И все тела делились на две группы: одни воспринимали «стеклянное» электричество, другие — «смоляное». Третьего сорта таинственной силы найти не удавалось…
В ту пору жил в Париже католический священник по имени Жан Антуан Нолле (1700–1770). Принадлежал он к ордену иезуитов, был хорошо образован, начитан и увлекался физикой. Аббат Нолле (именно под таким именем его знает история науки) был вездесущ. Его короткая фиолетовая сутана с небольшим воротником была хорошо известна в научных кругах. Знакомый со всеми более или менее известными французскими естествоиспытателями, он состоял в переписке и со многими зарубежными учеными, не пропускал заседаний Парижской академии и время от времени бывал при дворе. Он читал популярные лекции по физике в самых разных аудиториях, сопровождая их эффектными опытами. Однако ученым аббат Нолле все-таки не был. Популяризатором — да, любителем, информатором — кем угодно из околонаучной публики, но не ученым. Хотя его заслуги перед наукой достаточно заметны.
В XVIII веке беззаботная жизнь французских аббатов в качестве приживалов побуждала многих молодых людей, особенно младших членов дворянских фамилий, не имевших надежды на наследство, посвящать себя духовному званию. Орден, в который они вступали, помогал им устроиться домашними учителями, духовниками или просто друзьями в знатные и богатые дома. При этом они должны были быть чем-то интересны своим хозяевам. Приходилось приноравливаться к их вкусам, кто избирал своей профессией сплетни, кто — литературу, а кто — и науку. Так, иезуиты, например, считая одной из главных своих задач воспитание и обучение юношества, открыто поощряли занятия науками среди членов ордена. А потому среди них было немало и серьезных ученых.