Они располагались вкруг костра палатки совета. Трубка не раз набивалась и пускалась вкруговую, и мужчины печальным голосом, но твёрдо помня слова, пели под аккомпанемент большого барабана песни старых времён. В паузах они говорили о своих подвигах. Их рассказы отличались живостью и непосредственностью – казалось, они всё ещё жили в те далёкие времена.
– Тум, тум, тум! – гремел барабан. – Ух, ух! – радостно вскрикивали они в конце каждой песни.
– Хо, – сказал, наконец, старшина собрания. – Суйямани – Идущий-На-Войну – хочет рассказать нам о своей знаменитой верховой поездке. Это было недалеко отсюда, вдоль по Миссури. Многие ещё помнят этот случай. Вы, молодёжь, слушайте!
– Хо, хо! – ответили все хором.
Забил большой барабан.
Набили трубку и передали её Суйямани. Он молча покурил несколько минут и начал рассказ:
«Летом тысяча восемьсот шестьдесят третьего года генерал Сибли, перейдя Большую Миссури, преследовал одну из групп нашего народа. Мы, Лакоты из племени Хункпапа, относились к белым дружески. Зимой того года мы разбили лагерь милях в двух от форта Райс, на территории Дакоты*. Это место называлось Гон Дичи.
Однажды начальник белого гарнизона созвал вождей нашего племени и сказал каждому из них:
– Дай мне на время храбрейшего из твоих воинов.
Каждый вождь созвал своих лучших воинов и передал им желание белого предводителя.
– Белый вождь, – говорили они, – хочет послать весть другому вождю, который находится в форте Бертхолд, где живут Арикары и Манданы. Солдаты Великого Отца не знают дороги, и никто из них не сможет проехать через землю враждебных племён. Он просит прислать ему храбреца, который мог бы выполнить это поручение.
Манданы и Арикары были нашими врагами с давних времён. Но не потому медлили мы с ответом. Мы поклялись в верности Великому Отцу в Вашингтоне и потому стали противниками многих из наших же соплеменников, и враждебные нам Лакоты обращались с нами в те времена гораздо хуже, чем прочие враги!
Каждый вождь опрашивал только самых выдающихся своих воинов, и каждый послал коменданту отказ.
Тогда белый вождь отправил к нам посыльного спросить:
– Нет ли у вас юноши, который не побоялся бы взглянуть в глаза смерти? Если он доедет до форта с моими вестями, то он докажет свою находчивость и храбрость, и Великий Отец не забудет его заслуги!
Тогда все вожди созвали собрание и передали юношам просьбу представителя Великого Отца. Мы знали, что вся область между нами и фортом Бертхолд, миль на сто пятьдесят вокруг, была занята враждебными нам Лакотами. Если они поймают и узнают кого-нибудь из нас – смерти не миновать. Обмануть их, прикинувшись врагом правительства, тоже было нельзя, ведь образ мыслей каждого индейца был хорошо известен. Воины не хотели идти. Они знали, что услуга белому не считалась у нас особым подвигом. Некоторые не хотели идти именно по этой причине. В те времена мы не очень-то уважали белых.
Все молчали. Тогда вызвался я.
Общее удивление!… Я был ещё очень юн и неопытен.
В конце концов, наш вождь Мато Нонпа – Два Медведя – мой дядя, передал моё имя белому вождю. Он похвалил мня за мужество и посоветовал соблюдать как можно большую осторожность. Переводчик сказал ему, что я не участвовал ещё ни в одном походе. Меня прирежут, как кролика. Но так как никто не хотел идти, то пришлось взять гонцом меня. Белый вождь дал мне хорошего коня, красивое седло, ружьё и форму. Ружьё и форму я не взял, но попросил револьвер. Затем я взял лук со стрелами и спрятал письмо в мокасин.
Я выехал на рассвете следующего дня. Снег был глубоким. Я ехал по западному берегу реки, зорко осматриваясь, но не заметил ничего необычного. Мне дали хороший бинокль, так что я мог осматривать местность на большое расстояние. Я ехал без отдыха до самой ночи. Ночью я решил дать отдохнуть и себе, и коню.
Рано-рано утром я поехал дальше, закусив пеммиканом. Ещё только начинало светать, когда я добрался до вершины невысокой цепи холмов, откуда хотел осмотреть местность. Когда я съезжал с холма, меня вдруг окружил целый табун лошадей. Не подлежало сомнению, что они принадлежали лагерю враждебных нам Лакотам.
Я решил, что надо возможно скорее объехать этот лагерь. Несколько индейцев начали ловить лошадей, но мне показалось, что меня ещё никто не заметил. Если б было светлее, меня, конечно, увидали бы. К счастью, мне удалось добраться до лощины, и я радовался тому, что так легко избежал опасности.
Но вдруг мой конь забеспокоился. Животное подогнуло ноги и съехало, вместе со мной, вниз к берегу ручья, находившемуся перед нами. Перебравшись на другую сторону, оно вдруг обернулось и понеслось галопом. И тут я заметил за одним деревом человека, который наблюдал за мной. К счастью, у него не было никакого оружия.
Он делал мне знаки остановиться, но я только сильнее погнал коня. Он громко закричал мне вслед. По всей вероятности, он хотел разбудить криком лагерь и направить погоню по моим следам.
Я несся к западу и наскочил на другого человека, который верхом на лошади, гнал перед собой двух коней. Он окликнул меня, но я не ответил и он преследовал меня некоторое расстояние. Потом за мной погнались ещё двое, но у меня был хороший конь и мне удалось скрыться.
Я почти совсем обогнул лагерь и теперь снова повернул к реке. Здесь было очень тяжело ехать. Время от времени приходилось пересекать глубокие, занесённые снегом овраги, в которых мой конь тонул по брюхо, и я с трудом подвигался вперёд. Моим преследователям приходилось преодолевать такие же трудности, но зато их было много, и они всё время пытались запугать меня выстрелами и пронзительными криками.
Наконец, я опять завяз в овражке. Казалось, что мне не выбраться из него. Кроме того, я заметил, что преследователи хотят опередить меня, – но ещё одно последнее, отчаянное усилие, и я всё же ушёл от них».
Громко загудел большой барабан в знак одобрения рассказчику.
«Зимние дни коротки, – продолжал Суйямани после небольшой паузы. – Солнце садилось. Я поехал в темноте дальше и около полуночи добрался до форта Бертхолд. Смертельно усталый от скачки и перенесённого волнения, я поспешил к белому вождю, передал письма и ушёл к переводчику, у которого тут же завалился спать.
Но переводчик рассказал о моём приезде, и в тот же вечер ко мне пришло много Арикаров, Манданов и Хидатсов, а также вождь Арикаров Шунка Тамахеча – Худой Пёс.
– Ты или ещё слишком молод, или дурак, – сказал мне Худой Пёс. – Ты нам ещё ничего не рассказал, но ведь ты был на волосок от смерти. Вечером вернулся наш разведчик и рассказал о том, как тебя преследовали. Он слышал много выстрелов и решил, что ты скорее всего убит. Но эти белые ничем не отблагодарят тебя за такой подвиг! Ты не получишь за это ничего, даже права носить орлиное перо!
На другой день меня пригласили в главную квартиру и заставили рассказать все мои приключения. Белый вождь посоветовал мне прожить недели две в форте, чтобы враждебные племена несколько поуспокоились.
По истечении срока он написал письма, и я явился к нему, готовый к отъезду.
– Я приказал, чтобы двадцать Арикаров и Хидатсов проводили тебя мимо вражеского лагеря, – сказал он мне.
Мы выехали на другой день рано утром и в сумерках добрались до вражеского лагеря. Вперёд были посланы два разведчика, которые, по древнему военному обычаю, дали клятву верности. Вы знаете этот обычай. Каждый должен с благоговением прикоснуться к зажженной трубке. Затем все курят трубку, как положено.
Мы продвигались медленно и к полуночи добрались до того места, где была условлена встреча с отправленными разведчиками. Они должны были обнаружить лагерь и сообщить нам. Мы находились в пустынном месте. Ночь была очень морозная и тихая. Мы ждали в засыпанном снегом лесу, неподалёку от небольшой лощины. Царило глубокое молчание. У меня было время, чтобы подумать о своём положении. Эти Арикары и Хидатсы были уже несколько поколений нашими заклятыми врагами. Я был один против двадцати. У них был приказ от начальника крепости, и это было моей единственной защитой.