– Токи! Да ведь она такая милая, что вечерняя звёздочка будет подмигивать ей, – улыбаясь, замечает другая бабушка.
– Ну, а как мы её назовём?
– Конечно, Уиноной – Перворождённой. Это имя принадлежит ей по праву.
– Ну, а может быть, оно ей совсем и не подойдёт. Пусть сначала докажет, что достойна носить это почётное имя.
– Тош-тош! Да-да! – поддакивает другая бабушка.
Так, незаметно для самой Уиноны, прошёл первый акт её индейского крещения.
Затем Уинону пеленают в кусок мягкой белой оленьей замши, на которую наложены нежные волокна цветка тростника, и укладывают в мешок из оленьей кожи, богато расшитый копытцами животных и иглами дикобраза и украшенный бахромой. Этот мешок прикреплён к доске. Эту роскошно украшенную детскую колыбельку* взваливают на спину второй бабушке, и почтенная женщина уходит с новорождённой из деревни в лес.
– Пойдём со мной, – говорит она младенцу. – Мы идём к деревьям, нашим отцам и матерям. Ты должна услышать их многоголосый язык, чтобы затем понимать всю свою жизнь. Я повешу твою колыбельку на утуху (дуб), а потом ты услышишь и любовные вздохи девушки-ели.
Так, согласно воззрениям краснокожих, Уинона была приобщена к Матери-Природе.
– Вот она, возьми её, – говорит старушка вернувшись с младенцем из леса.
Она передаёт девочку матери, сидящей под вязом. Мать имеет совершенно здоровый, свежий вид и как-то не верится, что она недавно подарила дочку храброму Четанске – Белому Соколу.
– У неё премиленькое личико, нежное и невинное, как у горностая, – ласково говорит бабушка.
Мать не произносит ни слова. Молча, почти благоговейно, берёт она на руки свою Перворождённую. Она вглядывается в нежное, как бархат, красное маленькое личико и плотно прижимает заботливо запеленатое созданье к своей груди.
Впервые она почувствовала себя матерью. Новая жизнь, новая надежда – связующее звено между ней и новым поколением!
Улыбка заиграла на губах матери, ведь она впервые поцеловала своё дитя. В глазах младенца, в его ротике она нашла то выражение, которое так любит в энергичном лице другого человека. Но такими мягкими и нежными сделала Великая Тайна эти черты на крошечном личике!
Несколько месяцев ребёнка называют Уиноной. Затем приглашают знахаря, чтобы тот дал при всех имя перворождённой дочурке Четански. За это он получает щедрый подарок – хорошего коня и бизонье одеяло с красивым рисунком. Кроме Уиноны (Перворождённой), девочке обычно дают ещё несколько других имён, но если девушка в последствии окажется достойной этого имени, оно сохраняется за ней на всю жизнь. Имя Уинона налагает на девочку много обязанностей. Носящая его должна быть добра, сострадательна, жалостлива, то есть обладать всеми добродетелями, которые необходимы для старшей в доме.
Глашатай обходит лагерь. Распевая песню, он возвещает о предстоящем обряде и приглашает всех на торжественное пиршество. Настоящие индейские крестины – крупное событие. Беднякам раздают много подарков и милостыни. Когда Уинона начинает ходить, об этом вновь объявляют во всеуслышание, и снова её родители одаривают подарками бедных. Всякое очередное событие в жизни ребёнка – его первые шаги, первое плавание в реке – служит в зажиточной семье поводом для родителей напомнить своему племени о его существовании. Отец и мать пользуются случаем устроить празднество и раздать подарки, когда их сын пустит первую стрелу из лука, а дочь самостоятельно сработает пару мокасин.
И вот Уинона получает второе имя – Татиопа, что значит – Её Дверь. Как и большинство индейских имён, оно символично и означает, что дверь её дома должна быть всегда гостеприимно открыта, и что этот дом должен привлекать к себе людей.
Обе бабушки, ухаживающие за ребёнком, рассказывают и поют ей песни о самых замечательных и выдающихся её предках-женщинах, в особенности же о сёстрах-близнецах, спустившихся со звёздного неба и ставших матерями. Все их колыбельные песни проникнуты чисто женскими чувствами, чтобы с самого раннего детства внушить Уиноне обычаи и обязанности индейской женщины.
Как только девочка подрастает и начинает играть в куклы, она с удивительным достоинством и серьёзностью изображает из себя мать. Она, как её куклы, одета маленькой женщиной. Платье делается из оленьей кожи и вышивается и украшается иглами дикобраза и длинной бахромой. Платье доходит ей до лодыжек. Краски изготавливаются различным образом из соков растений. За маленькое одеяло, которое она стыдливо натягивает на свои плечики и голову, поплатился жизнью какой-нибудь телёнок бизона или оленя. Одеяло мягкое и белое, кожаная сторона его украшена вышивкой, и на нём, по обыкновению, оставлены головка и копытца животного.
– Не забывай, дочурка, – говорит ей мать, – что ты такая же женщина, как я, только ещё маленькая. Подражай мне во всём.
В языке Лакотов существует даже особый женский диалект или наречие. Юная девушка очень стыдится, когда нечаянно употребит мужское выражение.
Мать изготовляет для дочурки, в малом виде, каждую домашнюю посудинку, каждый инструмент, употребляемый ею в повседневной работе. Вот маленький скребок из оленьего рога для подготовки свежих оленьих кож к дублению; вот скребок другой формы, тоже для дубления; вот костяной ножик и каменная ступка, служащие для размельчения вяленого мяса и размалывания сушёных диких вишен.
Мать склонилась над большой бизоньей шкурой. Она растянула её на земле, села на неё и ловкими, умелыми движениями соскабливает остатки мяса. А пятилетняя Уинона примостилась на уголке шкуры и тоже усердно скребёт и чистит её игрушечным скребком. Начнёт мать точить свой инструмент – девочка точит свой. Несёт мать воду (ведром ей служит высушенная сердечная сумка какого-либо животного) – крошка Уинона тоже тащит воду в каком-нибудь маленьком сосуде. Идёт мать за дровами – Уинона за ней и взваливает себе на спину несколько сучьев и веток. Свою детскую палатку Уинона устраивает точно так же, как мать свою большую. Таким образом, ребёнок уже до десяти лет вполне знакомится с окружающей его жизнью. Он привыкает смотреть на своё маленькое «я», как на составную часть своего народа, как на звено в цепи поколений. Но при этом он не работает свыше сил, и никто не принуждает его к труду. Его работа отвечает детскому инстинкту игры и является совершенно естественной. Такое воспитание весьма рано пробуждает в ребёнке стремление служить другим. Крошка Уинона чувствует себя счастливой, когда она может кому-нибудь что-либо дать или подарить; она счастлива, когда её любят, и не скупится на излияние собственной любви.
– Мама, я хочу быть такой же, как бобр, как муравей и паук, ведь бабушка говорит, что они самые прилежные, – щебечет девочка. – Бабушка говорит также, что я должна наблюдать пчёлку: у неё так много дочерей, и пока они работают и делают мёд, она не подпускает к ним ни одного мальчика.
– Верно, верно, – отвечает мать. – Нам хорошо, что они такие прилежные: мы часто берём у них их запасы.
– Но, мама, ведь это несправедливо, – замечает Уинона, – ведь они вовсе не хотят делиться с нами.
– Но если у пчелы так много мёда и она не хочет делиться с другими, значит она скупа. Правда, милая?
– Когда я вырасту большой, я буду помогать бедным. У меня будет большая палатка, и я часто буду приглашать к себе бедных стариков и старух. Мне кажется, что старые люди всегда голодны, и мы должны кормить их.
– Это правильно… Как мы с отцом рады, когда наша дочурка прилежная и хорошо работает. Подрастёт она – будет у неё хорошая палатка, которую она красиво уберёт. У ленивой женщины палатка маленькая и внутри всегда грязно. У её детей тусклые, скучные глаза, а муж почти всегда не в духе, – так серьёзным голосом наставляет Уинону мать. – Но, дитя моё, для того, чтобы создать себе уютный уголок, надо обладать ещё добрым сердцем, терпением и быть молчаливой. Кто много болтает, тот другим мешает, – заключает свои поучения мать.
Однажды заботливая мать построила маленькую прелестную палатку из кожи бизонёнка. Кругом, как раз под дымовыми клапанами и по обеим сторонам входа, она вышила красными иглами дикобраза кайму в виде небольших колечек. В каждое колечко она вшила кисточку из белого конского волоса. Таким же рисунком она украсила уголки дымовых клапанов и дверную заслонку.