Вслед за этим опубликовано факсимильно воспроизведенное «Примечание Алексея Максимовича Горького», помеченное 3 марта 1935 г.:
«Прочитал Горький этот рассказ в рукописи и завистливо сказал сам себе:
— Эх, Максимыч, побывать бы тебе еще разок в Кандыбове, полюбоваться на людей, пожать могучие их руки!
Но — староват Горький, слабоват стал. И может только заочно приветствовать новых людей удивительной родины нашей.
М. Горький»[9]
В газете опубликовано письмо Горькому кандыбинских колхозниц:
«Нашему первому заступнику.
Дорогой наш, любимый Алексей Максимович!
Пишут тебе, нашему родному, колхозницы села Кандыбина. <…> 44 года назад ты видел, как Гайченко Сильвестр зверски издевался над своей женой Горпыной, и впервые прозвучало тогда в селе Кандыбине смелое слово в защиту женщины-рабыни. То было твое слово, родной наш Алексей Максимович.
Сильвестр Гайченко был не один. Издеваться над женщинами было делом обычным. Били, привязывали к лошадиному хвосту, отрезывали косы… Только Великий Октябрь, коммунистическая партия и советская власть прекратили наш позор и страдания, дав нам полное равноправие <…> Посмотрел бы ты, какими мы стали!
<…> Мы хотим вычеркнуть из памяти ненавистное название Кандабино по имени какого-то самодура-генерала. Разреши нам просить о переименовании нашего села в село Пешково, в честь родного нашего первого борца за раскрепощение женщины. Колхоз же Кандыбинский разреши нам просить назвать именем Горького».
Напечатаны также в этом номере «Крестьянской газеты» письма Горькому кандыбинских колхозников и пионеров.
Очерк Горького, его «Примечание» и некоторые другие из этих материалов перепечатаны в «Правде», 1935, № 66, 8 марта.
О том, как создавался специальный номер «Крестьянской газеты», подробно рассказано в статье Т. Новиковой «Село Кандыбино, ныне Пешково».
«Как-то вечером, в феврале 1934 года, — вспоминала Т. Новикова, — на даче у Алексея Максимовича за чайным столом завязалась беседа о женщине. Начала этот разговор гостья Алексея Максимовича — Анна Мошкарова, колхозница из „Красного пахаря“ Кирсановского района Воронежской области.
<…> Попыхивая неугасаемой папиросой, внимательно слушал Алексей Максимович гостью, расспрашивал о подробностях — он бывал когда-то в Кирсановском уезде.
— Это хорошо, что женщина научилась стоять за себя, — сказал он. — Вас всегда раньше затирали. Особенно попы, церковники <…>
Алексей Максимович слегка усмехнулся:
— Однажды я за женщину крепко пострадал. Точнее — побили меня. Да как побили — и сейчас помню. А было это очень давно <…> Этот случай я потом в рассказе „Вывод“ описал. <…> Заглянуть бы теперь в это село. Как там живут? Каковы женщины? Может, та женщина жива еще…
<…> Мы ехали в Кандыбовку, руководствуясь воспоминаниями Алексея Максимовича: „недалеко, верст двадцать от Николаева, на тракте, на краю села — церковь. У самой дороги — корчма. Под корчмой, внизу, источник, бьющий фонтаном…“
И мы нашли Кандыбовку. Всё было так, как указано: двадцать пять километров от Николаева, на тракте. На краю села — церковь. Только была она без креста и колокольни, с надписью у входа: „Клуб“. У самой дороги чернели развалины корчмы. А под горой — источник, бьющий фонтаном. Одна лишь неточность была в адресе: село звалось не Кандыбовка, а Кандыбино. Но это было то самое село.
<…> Беседа состоялась вечером. Народу собралось много.
<…> Стояла напряженная тишина. В первых рядах — беспощадные свидетели — старики: плечистый и еще могучий кузнец Константин Васильевич Сохань, почти столетний дед Ничипор Гедерим, Евдокия Спиридоновна Апостолова, Ульяна Бондарь, Константин Иванович Кальтя…
Голова сельрады — председатель сельсовета Теплов только что зачитал рассказ „Вывод“. Он долго не находит подходящих слов. Машет рукой и коротко говорит:
— Старики! Было такое время в Кандыбине?
Старики молчат <…> Десятки глаз смотрят на них выжидательно, требовательно. Первый подымает голову Константин Иванович Кальтя:
— Было.
И густо краснеет.
— Це Гайченко Сильвестр мордовал свою Горпыну-жинку. Я тогда хлопцем молодым был. Гнал он Горпыну, помню, кнутом. Сам стоит на повозке, а бабу привязал за шею. Стегал то коняку, то ее. А на ней от платья одни лохмотья остались, голая она. Он ее бьет, а мы за повозкой бежим — нам интересно, что мужик бабу бьет. Потом вижу — на пригорке русявый человек с усами, в белой рубахе, в соломенной шляпе. Корзиночка, помню, у него была, палку в руке держал. И вот бросает человек корзиночку наземь.
9
В Архиве А. М. Горького хранится машинопись названного рассказа с поправками Горького; на последней странице — автограф «Примечания» (ХПГ-43-4-2).