Мокрый кошачий нос уткнулся мне в шею.
И этот постыдный для биографии Тихона эпизод забылся бы со временем, если бы не последующее фиаско.
Дело в том, что с соседями по этой даче у нас были натянутые отношения. Гостей они не звали, общались всегда холодно и отстранённо, а мы и не напрашивались. Котов или собак у них не было, им очень не нравилось, когда чужая живность заходила в их владения. Причём уж не знаю, как они объясняли это четвероногим, но действительно все окрестные коты обходили этот клочок земли стороной.
И вот однажды, так сложились звёзды и чёрные дыры во всём необъятном космосе, но нас позвали в гости. Шок.
Я робко расположилась на одном из садовых стульев, пока сын играл с внуком хозяев дачи.
Разговор был скованным, но клеился, и тут я замерла: на заборе между нашими участками появилась рыжая тушка. Надо отметить, что забор представлял собой стену высотой метра в 2 из плотно подогнанных друг к другу досок. Снизу и сверху шли тонкие железные балки, скрепляющие всю конструкцию. И вот моё усатое чудо непонятно каким образом залезло на забор, но, боясь спрыгнуть на запретную землю, перебросил правые лапы через забор, нащупал ими железную балку и стал с зовущими криками двигаться ко мне. Пол тела на одной стороне забора, пол тела на другой стороне, пузо скользит по шершавому верху досок. Стыдобень.
– Тихон, иди домой! – взмолилась я, подбежав к забору.
Тихон понимает, что дело – дрянь и надо вернуться обратно. И в тот же момент он с ужасом осознаёт, что не знает, как ему это сделать. Страх полностью сковал его мысли. Как и люди в такой ситуации он делает ситуацию её более глупой и нелепой. Он добирается на негнущихся лапах до крыши летней кухни и зачем-то как вещий Олег взбирается по ней на самый верх.
Понимание ситуации доходит даже до соседей.
– Он сам не спустится, – говорит кто-то из нас, озвучивая очевидное.
Не спустится. Даже сомневаться не приходится.
Тихон осторожно вертится на самом верху летней кухни, перебирая дрожащими лапками и отчаянно пытаясь сохранять бравый и молодцеватый вид. Странный и неуместный флюгер.
Моя мама – Большая Хозяйка – невероятным усилием и явно на адреналине, под влиянием аффекта приставляет огромную тяжёлую лестницу и пытается по ней взобраться.
– Мама, стой! – только успеваю крикнуть я, мама замирает, понимает, оценивает, послушно разгибает ногу, поставленную на первую ступеньку.
Тихон сдаётся, всё его напускное и задорное, что тешило самого себя, мол, ерунда, пустяки, схлынуло вниз. Он начинает мяукать. Громко, вымученно, жалобно.
– Маня! – моя мама заламывает руки и в полном отчаянии обращается к кошке. – Покажи ему, как слезть!
И тут случается невероятное. Манька ПОНИМАЕТ.
Она с лёгкостью забирается по лестнице до самого конца, грациозно и без лишнего мельтешения, запрыгивает на крышу, поднимается к Тихону, чьи глаза уже похожи на тарелки. Всё это она проделывает молча, спокойно, словно отрешённо и вместе с тем чётко, целенаправленно. И я вдруг вижу её совсем другой: может она и дикая, нелюдимая, ищущая ласки так сильно, что отталкивает ещё сильнее, и вместе с тем она здесь, рядом, готова помочь. Она выражает свою привязанность как умеет, а она не умеет. Она всё понимает. И даже не позволяет себе обижаться на мои замечания и попытки пристыдить её за холодность и бегство. Я вдруг вижу её другой. Именно другой. Не такой как Тихон, которому посчастливилось родиться в тёплом доме и сразу попасть в любящие руки. Это было понятно и раньше, но теперь обрушилось пониманием, отчего в груди родилось принятие. Принятие её такой, другой, отличной от рыжей тушки, по-хозяйски разваливающейся на моих ногах ночью.
Убедившись, что Тихон увидел её и, наверно, услышал ровное: «Иди за мной», чтобы не ранить и без того скомканное самолюбие, чёрно-белая кошка стала медленно двигаться в сторону лестницы, оглядываясь назад.
Тихон шёл следом. Медленно, неуверенно, не доверяя своим лапам, а поэтому периодически поджимая их, не решаясь сделать шаг.
И всё же он смог. Следуя за Манькой, по крупицам собирая своё мужество, Тихон спустился на землю и неспешно исчез с нашего вида: ему нужно было прийти в себя и восстановить свою самооценку.
Под ночь он вернулся, как всегда. На кровать к нам он не лез, знал, что когда мы вне дома, ему нельзя ложиться в моих ногах.
И он всегда принимал правила.
От его душевных терзаний к утру не осталось и следа, это было видно по его довольной мордочке, направленной в мою сторону. И всё же я накормила его вкусняшкой. Утром, как всегда.
Я тоже принимала определённые правила.
Впрочем, некоторые простые и понятные вещи до Тихона не доходили…