Это когда ты сидишь ночью у кровати сына, прислушиваешься к его дыханию, считаешь количество покашливаний за 5 минут, перебираешь в голове наименования лекарств, имеющихся в огромной сумке, прикидываешь, через сколько должны подействовать те капли-сиропы, которые уже дала ребёнку, и хочется спать, но нервы дрожат, и тут в комнату входит он – твой кот. Он ступает бесшумно, но ты слышишь его мурлыкание, как громкий окрик, и автоматически бросаешь взгляд на сына: не проснулся ли.
А кот тем временем настойчиво лезет к тебе на «неудобные скользкие колени» (© Макс Фрай), тычется мордой под руку, мурчит ещё громче, и в свете ночных фонарей ты видишь, что он строит тебе самые-самые «масленые» глазки в мире, и поневоле начинаешь гладить его мягкую шерсть и перебирать жирочек на пузе. И он мурлычет, мурлычет, словно говорит: «Прорвёмся, прорвёмся…».
Сын заворочался, заплакал, ты вскакиваешь, скидывая кота с «неудобных скользких колен» (© Макс Фрай), какое-то время тебе вообще ни до чего. Потом снова устало помещаешься в кресло, но никаких сил – ни физических, ни душевных – чтобы поднять кота и водрузить обратно себе на колени, уже нет. И он это словно понимает и принимает, с тяжёлым вздохом прислоняется к твоей ступне, обволакивая её своим теплом и мурлычет…
«Прорвёмся, прорвёмся…»
Наконец восстанавливается тишина, ты возвращаешься в кровать в надежде урвать пару часов сна и тут тебе в спину, плечи, бок впиваются тонкие острые когти. Замираешь на долю секунду, затем от души огреваешь кота подушкой, вкладывая в этот удар всё своё накопившееся раздражение, наблюдаешь, как он ретируется в угол комнаты, откуда с подозрением наблюдает за тобой. А ты наблюдаешь за ним и с опаской поворачиваешься спиной к нему, укрываясь одеялом по самую макушку.
Через минуту чувствуешь, как кот прыгнул на кровать рядом с твоими ногами. Вылезаешь из-под своей защиты. Вы оба таращитесь друг на друга, пытаясь понять, кто и что задумал. Не спуская с тебя настороженного взгляда, кот брякается о твои ноги и величественно поворачивает голову в сторону, мол, кто старое помянет… Соглашаешься. Кладёшь голову на подушку и, засыпая, повторяешь как мантру: «Прорвёмся, прорвёмся…».
Глава 2
Этот год вообще для Тихона был непростым. Дело в том, что…
– Моя! Как я рад тебя видеть! Тебя не было столько дней!
– Всего 5, Тиша, но я ужасно соскучилась по тебе!
– И я! Но… Моя, но что это за запах…Это…Это…
Принюхивается.
– Моя?! – грозно. – Я требую объяснений!!!
– Тихон, знакомься. Это кошка Манька. Она теперь будет с нами жить.
– Что? Что ты сейчас сказала? – Тихон не сводит ошалевших от моей наглости глаз с новой кошачьей перевозки и не верит им. – Кого ты принесла? Кто будет жить в МОЁМ доме?!
– Тихон, пойми, я не могла иначе. Мы гуляли с сыном, было холодно, зима же. Начиналась метель, а она сидела высоко на дереве и так жалобно мяукала!
– О, как мило, – с сарказмом произносит кот и была бы его воля, то скрестил бы лапы на груди. Я прямо чувствую, как он ментально давит на испуганную кошку. – И сидела бы она там и дальше, тебе-то какое было дело? У тебя есть Я.
Последняя фраза звучала так, словно кот нанёс мне удар.
– Тихон, я не могла пройти мимо. Мы её стали звать, она спустилась, а потом мы еды ей принесли, ну и как-то само получилось…
– Не ври! Моя, не ври мне! Вы давно это задумали, да? Второго кошачьего?
– Да, мы думали об этом, а тут так получилось…
– Удачно, да? – съязвил Тихон. – Ладно, дайте мне посмотреть на…
Я открываю перевозку.
– … Забери тебя Сфинкс! Ты что такое?
Черно-белая кошка пугливо выскакивает из переноски и мчится под диван.
– Не подружимся, – выносит свой вердикт Тихон и чуть не сплёвывает от брезгливости. Он подходит к дивану и ложится на пол. – Эй ты, новенькая, уясни раз и навсегда: дом мой, еда – моя, и вон та, что сняла тебя с дерева, где тебе было бы лучше и оставаться, тоже МОЯ.
«Я»:
И, дёрнув хвостом, вышел из комнаты Большой Хозяйки.
Собственно, со временем их отношения не наладились. Дом отныне был очень чётко зонирован: Маня жила в комнате моей мамы, а остальные комнаты остались в полном владении Тихона. Впрочем, это не мешало ему нагло занимать Манин мягкий домик и есть из её миски.
Тихон проявил себя тираном и собственником.
В исключительных случаях, когда моя мама зимой открывала балкон и Маня мёрзла, она приходила к нам в комнаты, робко устраивалась у меня в ногах, но Тихон несмотря на мои грозные окрики выгонял её. Бесило такое поведение ужасно.