— Ну, чего тебе еще показать? Хочешь, папоротники посмотрим? Тоже из тайги.
— Да нет, — отказался Веня. — Хватит, наверно. А то, знаете, воспитательница начнет искать. Я лучше пойду. Спасибо вам.
— Я тебя сразу отметил, — сообщил дед Борис. — Вот, думаю, какой парнишка! Латинские названия помнит! Наверно, где-нибудь в кружке занимался?
— В школе.
— Видать, хорошая школа. Ты приходи ко мне, когда сможешь. И других ребят приводи. Ладно?
Дед Борис и Веня очутились на широкой дорожке. Отсюда открывался вид на весь этот странный, необыкновенный участок земли. Отсюда цветов казалось еще больше — голубые, оранжевые, белые лужайки разбросаны были по бокам дорожки. За низенькими цветами стояли высокие. За высокими — еще выше поднимались кусты. Над кустами — деревья. Было похоже на цветные ступени. И еще похоже на школьный хор, когда он выстраивается на сцене, и задние ряды выше передних.
А яблонь действительно не было.
Неужто у деда Бориса весь участок — декоративный? Для красоты? Быть не может; никогда Веня декоративных участков не видел. Вон в городском саду понатыканы всякие кустики-цветочки, но ведь это — городской сад, общественный. Понятно, что здесь яблоню не посадишь, и ничего, кроме цветочков, не уцелеет. Вон на железной дороге, у путевых будок, понаделаны круглые одинаковые клумбы, обложенные кирпичом. Опять понятно: эти клумбы так же необходимы, как придорожные фанерные плакаты «Слава труду!» или лозунги, выложенные из щебенки «Миру — мир!». Чтоб не скучно в окошко глядеть, когда едешь. Вон в деревне своей, у соседей, торчат в палисадниках георгины и «золотые шары». Опять понятное дело: на бросовой земле растут, под заборами, никому не мешают. И польза есть — можно нарезать букет и продать на станции (это особенно легко в воскресенье).
Но какой же дурак весь свой участок, всю землю пустит под бесполезные цветы? Под декоративную эту красоту? Смешно.
— Постой-ка, — сказал дед Борис и навертел на палец клок бороды. — Я тебе одну тайну покажу. Идем, только ногами не стучи… Тихо, тихо…
Они обошли игрушечное озерцо, и там, с другой его стороны открылась невысокая горушка, нагромождение замшелых камней. Внутри была пещерка. И в ней что-то мерцало таинственно, вдруг отливало слюдяным подземным блеском.
— Стой на месте… — прошептал дед Борис. — Я свет зажгу.
Он щелкнул выключателем, укрепленным где-то на дереве. И пещера неожиданно ярко осветилась изнутри, стали видны прозрачные стеклянные кристаллы, бугристые сосульки, изломы камней с зеркальцами слюды. Свет мерцал и переливался пятнами, как в солнечный день, если зажмурить глаза.
— Зачем это?!.. — поразился Веня.
— Тссс… Гляди.
Какое-то время пещерка была пуста, лишь пускал стрелочки, дробился радужным веером отраженный свет. Затем внутри, в глубине, что-то шевельнулось; скользнула тень по стене, — и на камень всползла ящерка. Простая ящерка, каких десятками встречал Веня на лесной вырубке. Только здесь от волшебного света ящерка казалась раскрашенной, зеленые и фиолетовые блики дрожали на ее скользкой чешуе. Горло у ящерки мелко и быстро надувалось — вроде бы она неслышно свистела по-птичьи.
— Нравится? — прошептал дед Борис. — Хозяйка Медной горы…
— Дрессированная?
— Понимаешь, они тут живут в камнях. И я заметил, что любят греться под лампочкой… Вот мы со старухой камней натаскали побольше, пещерку сделали.
— Зачем?
— Вечером свет зажигаем, смотрим.
— А ящерки?
— Греются. Ну что, красиво?
— Ага.
— Только не шевелись, испугаешь. Неожиданно свет в пещере замигал, стал наливаться тусклой желтизной. По вечерам это иногда бывает. (Отец говорит — из-за телевизоров. Миллион телевизоров включают люди, и станция не справляется с нагрузкой). Ящерка подняла узкую морду, скользнула с камня и пропала. Напугалась… А дед Борис, неловко сидя на корточках, все моргал своими слезящимися, в красных веках глазами, — не сразу разглядел, что убежала ящерка…
Наверно, очень слабые глаза у деда. Веню признал за какого-то другого мальчишку. Ящерку проморгал. Но тогда совсем непонятно, для чего ему эта красота в саду? Если он почти не видит ее?
— Мне пора, — сказал Веня. — Я пойду.
Карась под рубашкой опять забился, колотя липким хвостом. Это было неприятно, неожиданно; какая-то противная дрожь отозвалась у Вени в животе. Вот рыба, целые сутки будет подпрыгивать!
— Ну, пойдем тогда, — сказал дед Борис и повел Веню к воротам.
Дура-собака валялась поперек дорожки. Дрыхнула на боку, подтянув задние лапы к передним, похрапывала. Чистый младенец.