Холодные огромные валуны, каменистая тропа под ногами, чахлая жесткая трава, каменистые проплешины с худосочными соснами — вот и все украшение знаменитого Урала.
Возвращаться не хотелось, потому что холод и раздражение так взбаламутили его, что сна и в помине не было, да и гостиница не казалась райским уголком, куда тянет возвратиться — его номер был чист, пуст и неуютен.
Еще наверху, на увале, он услышал тихое позванивание, но не понял, что это, и только спустившись, разгадал, что в ясной морозной ночи так далеко слышны переговоры цепей, держащих лодки у пристани.
Подойдя ближе, он расслышал и хлюпанье воды под днищами приподнятых носов широченных плоскодонных лодок. Даже эти звуки, негромкие и однообразные, усугубляли его недовольство собой и всем миром, и никак не вдохновляли на охоту.
Он пошел вдоль берега.
Лодки иногда покачивались, причмокивая днищами, и от этого казались живыми, дремлющими животными, волны водили их из стороны в сторону, и тогда они, словно во сне, ворочались, будто вздыхали, устраиваясь поудобнее в подвижной постели.
Вода была холодной и тяжелой на вид, иней исчез, обнажив корявую каменистую почву и неказистость тощих сосен. Сильно жалел Андрей, что согласился идти на охоту: все вокруг непривычно, некрасиво, неуютно.
Озеро вдавалось в берег у железной дороги ровным и широким полукругом, образуя удобную бухту.
Эту бухту рассекали два настила — деревянные длинные мостки на сваях уходили далеко от берега, а к ним, как поросята к матке, прицепились лодки. Их было много. Дальше, в стороне от причалов, на чистой воде стояли катера на якорях, зачехленные, молчаливые, сумрачные…
Вокруг тихо и пустынно, и только на одном из причалов шевелился человек — Егор Седов.
Он сидел на корточках и возился с мотором при свете тусклой, одинокой лампочки, торчащей на столбе, между двумя причалами. Ее свечение было условным — неяркой точкой в темноте, чтобы можно было отыскать стоянку лодок.
Седов молча протянул руку Андрею, и тот понял, что ему не надо мешать, и поэтому прошел вперед по настилу, к непроглядной тьме озера.
Холодные, редкие, мощные вздохи ветра заставляли его поеживаться и самыми нелестными словами оценивать свое согласие на участие в этой охоте, которая в самом деле оказалась — «пуще неволи»!
Андрей вернулся к Седову, когда тот подвесил мотор к лодке и стал колдовать над ним.
На широченной и неуклюжей на вид корме, мотор был так мал и неказист, что казалось немыслимым ему, маленькому чудику из железа, тащить по хмурому озеру огромное плоское деревянное сооружение.
Егор молча вылез на причал, молча достал сигареты и все так же молча протянул пачку Андрею. Сигареты у него были половинные, в узкой упаковке — сейчас такие не выпускают.
Андрей стал было отказываться, потом согласился и начал неумело прилаживать куцый огрызок к губам.
Егор вставил сигарету в самодельный мундштук, порылся в кармане и предложил Андрею пластмассовый, «покупной».
Наконец он стал складывать в лодку рюкзаки, брезент, какие-то тряпки, что лежали у него под ногами. Покончив с этим, легко шагнул в лодку и придержался за край причала, потому что ее стало отводить в сторону.
Но стоило Андрею переступить невысокий борт, лодка так закачалась, что он чуть не вывалился: упав на колени, стукнулся о скамейку, тут же вскинул голову в сторону Егора, готовый что-то сказать…
Седов опередил его:
— С непривычки все так!
Тон был успокаивающий.
Из причального лабиринта они выбирались на веслах, неуклюжих и тяжелых. Лодка трудно слушалась, приходилось руками отталкивать «соседей», которые пытались увязаться за ними, притираясь бортами, жалобно позванивая.
Андрей не сумел сделать и двух гребков — весла цеплялись за причал, и Седов сам стал выводить свое сооружение в сторону от берега.
— После острова пойдем на моторе! — утешил он Андрея, — прямо-таки побежим, а не пойдем…
Причал кончился, но никакого острова впереди не виделось.
— А почему только после острова?
— Ночью по озеру за сто верст слышно, когда ветра нет… Вода-то скользкая, вот по ней звуки и бегают, — неожиданно тихо рассмеялся Егор. — А город рядом, — продолжал он, — людишек легко разбудить… А зачем их будить?
— Запрещают, что ли? — резко спросил Андрей.
Непривычность ощущений, холод и тьма — все угнетало его, да и сам Егор раздражал, пожалуй, более всего замедленностью речи, будто говорит человек сам с собой.