С Вилли Ивановичем Классеном, несмотря на отвергнутые предложения, мы расстались по-дружески.
Это прощание и магнит у двери я вспоминал на первых порах после приезда в Израиль. Мне предложили должность визитинг-профессор в Институте Вайцмана. Что оно такое визитинг, не имел представления. Просто перевёл: приходящий профессор? А какой профессор не приходит? Короче говоря, мне объяснили, что научной работой в Институте я могу заняться немедленно, как только получу грант. Что такое грант и где его получают? Объяснил начальству, что я врач, что мне не нужна их зарплата, что мне нужны только два биохимика для завершения очень интересного исследования. Да, мы понимаем. Да, вы правы, Это действительно революция. Место для вас и для ваших биохимиков мы обеспечим. Но приборы, реактивы и всё прочее… Короче, вам следует найти грант.
Я его не нашёл, потому что не искал. Китайские иероглифы, которые хотя бы мог видеть, были мне более понятны, чем организация научной работы в стране, где магниты, и магнетометр, и реактивы, и приборы и всё прочее не воруют, а покупают.
Тут я заметил ещё один конец нитки в клубке. Уже решил начать разматывать. Но вспомнил о кретине с побочными ассоциациями. И, хотя этот конец имеет самое непосредственное отношение к рассказанному, счёл нужным остановиться, а нитку разматывать уже в другом рассказе.
Интересно, куда делся магнит, когда власть предержащие приказали разрушить дом, в котором мы жили, чтобы избавиться от соседей, не находящихся на их уровне, следовательно – неугодных?
Правильные выводы
ПМ
Сан Диего, Калифорния, США - at 2010-07-15 12:50:07 EDT
Дорогой Ион, что сказать? Продолжайте вспоминать. Почему бы Вам не вспомнить и не записать, например, эпизод Вашего убытия в эмиграцию, который Вы вдохновенно пересказывали мне в канун отъезда из Киева, когда я, потрясенный Вашим отъездом, приехал прощаться - о столкновении в верхах с доктором исторических наук и о Вашей отповеди этому господину с упоминанием количества написанных диссертаций? Мы бродили тогда по Киеву в сопровождении моей четырнадцатилетней дочери, а Вы после этого потрясшего меня рассказа замечательно прочли от начала до конца "Сон Попова". Помните ли Вы этот эпизод? Быть может, я что-то пропустил, он где-то описан? Если нет, он того стоит!
Отзыв Петра Межирицкого на статью Иона Дегена "По собственным следам", "Заметки по еврейской истории", №7/2010
Дорогой Петя! Тридцать лет назад написалась книга «Из дома рабства». Написалась, потому что, когда писал, вовсе не думал о книге. Просто отвечал на вопрос Еврейского университета, каким образом правоверный советский патриот дошёл до сионизма. В последней главе этой случайно появившейся книги описаны события, которые Вы упомянули в отзыве на мой рассказ, и о которых хотели бы прочитать. Выполняя Вашу просьбу, предложил эту главу многоуважаемому Редактору с надеждой, что не только Вам будет интересно прочитать об этом.
Троллейбус остановился возле гостиницы «Киев» – чуть более ста метров до моего дома. В мозгу упорно продолжал вращаться тяжелый маховик мыслей о работе, о больных. Может быть, поэтому буднично-привычной казалась и прелесть Мариинского парка, и тонкий аромат только что расцветших лип. Может быть, поэтому таким неожиданным оказался оклик:
– Здравствуйте, Ион Лазаревич!
Впрочем, заурядно-симпатичный молодой человек, многократно отражающийся в зеркальных стеклах вестибюля гостиницы «Киев», любил и умел озадачивать неожиданным появлением. Это была его профессия.
Впервые он огорошил меня несколько лет назад, когда, предъявив удостоверение майора КГБ, высыпал на меня такое количество фактов, которые, – я был в этом уверен, – никому не могут быть известными, что почувствовал себя голым на многолюдной улице. Потом неоднократно он «случайно» натыкался на меня. Ему легко и просто было симулировать случайную встречу, так как я жил в доме № 5, а его «комитет» находился в № 16 на той же улице.
Во время «случайных» встреч он то отчитывал меня за «митинг», как он выразился, устроенный на могиле Цезаря Куникова, то пытался выяснить, кто был шестым, когда Наум Коржавин читал нам свои стихи (пятерых КГБ идентифицировал по голосу, но и это я подверг сомнению в разговоре с моим «случайным» собеседником, тем более что шестым был мой сын), то увещевал прекратить встречи с Мыколою Руденко и т. д. Вскоре он убедился в том, что неожиданность встреч и атаки на меня не производят впечатления (один Бог знает, каких усилий стоило укрепить его в этом мнении).
Стиль его несколько изменился. Он по-прежнему всегда старался ошарашить меня. Но почти прекратились вопросы, на которые, в чем легко было убедиться, у него не было шансов получить ответа. Мне кажется, что в его задачу и не входило получение сведений. Главное было запугать меня, держать в напряжении, показать, что недремлющее око КГБ следит за каждым моим движением.
Вскоре после начала «случайных» встреч я обнаружил уязвимое место у моего «ангела». Во время той встречи, он упорно пытался выяснить, откуда у меня красная папка с запретными стихами. Я уверял его в том, что не помню, кто мне ее дал, что даже если бы помнил, то не сказал бы, но на сей раз действительно не помню (помнил! Вероятно, и он понимал это). То ли стараясь блеснуть, то ли преследуя другую цель, он вдруг сказал:
– Да, кстати, а «Воронежских тетрадей» Мандельштама у вас нет. А у меня есть.
– Небось, стащили у кого-нибудь во время обыска?
– Ну, это вы бросьте, этим мы не занимаемся!
– Послушайте, – вдруг сказал я, – дайте прочитать «Архипелаг ГУЛаг». Вы же знаете, – я аккуратный читатель.
Надо было увидеть, как испуг преобразил недавно комсомольское бесстрашное лицо!
– Перестаньте! Что это за штучки?!
Интересно, была у него записывающая аппаратура, или только микрофон. В другой раз «случайная» встреча состоялась в почти безлюдном парке, когда я возвращался из больницы домой. Стараясь прекратить серию неудобных для меня вопросов, я снова повторил свою просьбу.
– Бросьте свои шуточки! – сказал он, тревожно озираясь. Возможно, сейчас работала другая система протоколирования.
И вот этот «ангел» неожиданно окликнул меня:
– Здравствуйте, Ион Лазаревич!
– Здравствуйте.
– Что-то у вас сегодня мрачное настроение. Чем-то озабочены?
– Бывает.
– Решили ехать?
– Решил.
Забавная вещь. Вопрос «решили ехать?» не требовал уточнений, хотя мог относиться к чему угодно – к троллейбусу № 20, к поездке на Труханов остров, в командировку, на курорт, на юг или на север. Нет, все было предельно понятно. «Решили ехать?» – значит в Израиль. Навсегда.
– Ну что ж, вполне закономерно. Скоро исполнится тридцать лет с того дня, когда вы впервые решили это.
Никогда еще ему не удавалось так ошарашить меня. Трудно описать, как я напрягся, чтобы не доставить ему удовольствия, выдав свои чувства, чтобы не дать ему возможность обрадоваться по поводу удачного профессионального выпада.
– Неужели не забыли?
– Ну, что вы, Ион Лазаревич, мы ничего не забываем!