Заносят меня побочные ассоциации. Какое это отношение имеет к раскопанной тридцатьчетвёрке? Но куда мне деться, если это одна из деталей войны? А воспоминания о ней ведут меня своими путями. И на этих путях самое страшное — неотступные воспоминания о потерях.
Но, допустим, что Советский Союз действительно потерял во время Отечественной войны только 96 500 танков. Какая кругленькая цифра! Это полный состав 1484,6 танковых бригад. Волосы встают дыбом, когда задумываешься даже над этой цифрой советской статистики. А ведь в каждом танке экипаж. Люди. От Волги до Эльбы трупами завалили немцев.
Надеюсь, вы поймёте, что я почувствовал, прочитав об одном из, допустим, 96 500 уничтоженных советских танков. Тридцатьчетвёрка. Пять танкистов. Наконец, через шестьдесят семь лет после гибели они упокоятся в могиле.
Должен попросить прощение за этот сумбурный рассказ. Так всегда, когда начинаю говорить о войне. Возникшая мысль немедленно обрастает побочными ассоциациями. Трудно сосредоточиться на одном. Да и вообще, кому нужен этот рассказ? Не достаточно ли? Не следует ли прекратить вспоминать ту войну?
Но сейчас я просто хочу поблагодарить людей, похоронивших танкистов и памятником поставивших тридцатьчетвёрку. То, что это совершили немцы, произвело на меня ещё большее впечатление.
Люди.
7.02.2013 г.
Я и чекисты
Рассказ об отношениях с чекистами я не собирался начать кратким содержанием беседы с моим другом Семёном Резником. Не тем Семёном Резником, которого вы все знаете. Не с замечательным писателем, автором моих любимых книг — биографий Николая Вавилова, Мечникова, Парина. Не с тем Семёном Резником, который своей блестящей книгой «Вместе или врозь» прочно заколотил последний гвоздь в гроб с репутацией Солженицына. Общаясь с писателем Семёном Резником, к сожалению, только посредством электронной почты, темы моих отношений с чекистами не касался.
А вот с Сенькой, который был на три класса моложе меня, с Сенькой, у которого в школьные годы я был пионервожатым, с Сенькой, с которым мы оказались в одной студенческой группе в институте, с тем Семёном Резником недавно, слегка выпивая, как-то незаметно задели эту самую весьма болезненную тему.
В одной группе мы оказались, так как война своровала у меня четыре года жизни, а мальчик Сенька успел окончить школу и догнал меня. Институт он тоже окончил с отличием. Один из девятнадцати в выпуске трехсот двух врачей. Несколько профессоров хотели увидеть его своим аспирантом. Но по вполне понятной причине он оказался не аспирантом, а хирургом в заброшенном шахтёрском Снежном на Донбассе. Там практический врач в невыносимых условиях сделал кандидатскую диссертацию. Это было началом. А из Советского Союза в Израиль репатриировался заведующий кафедрой хирургии Тюменского медицинского института профессор Семён Резник.
Так вот, ушедший на пенсию с должности заведующего хирургическим отделением израильской больницы Сенька решил, что сейчас мы, наконец, можем спокойно и обстоятельно вычислить, кто в нашей студенческой группе был стукачом.
На эту почётную должность из двадцати четырёх студентов группы Семён первоначально номинировал четырёх кандидатов. Двух я отмёл сходу. Сеня не одобрил моей поспешности. И продолжал размышлять. Один из оставшихся двоих не вызывал у нас сомнения. Стукач. Безусловно, стукач. А второй? Сомнение не оставляло меня. Точки я ещё пока не поставил.
— Неужели ты допускаешь, что на такое количество студентов был только один стукач, или даже двое? — Спросил Сеня.
Я не мог ответить односложно. Допускаю, что оценки моего друга более верны. Общение с советской властью при отъезде у Семёна было более тяжёлым, чем у меня. Шутка ли? В 1974 году из Сибири впервые в Израиль уезжал советский профессор!