Поэтому я не мог не отреагировать на слова о дружбе или даже знакомстве Ефима Чеповецкого c нашим соседом. Человек не очень деликатный, я упомянул об этом при первой же встрече с Ефимом. Он грустно улыбнулся и сказал:
— Я знаю. Недоброжелатели распространяют слухи о том, что я стукач. Так вот послушайте. Я прочту вам свою басню.
Возможно, я не совсем точно процитировал басню. Я ведь её никогда не видел. Только слышал. Одно место — То ты бы тоже не стоял, вынужден был несколько смягчить и облагородить. Впрочем, Ефим тоже иногда это делал.
— Так вот, Ион, скажите, мог стукач написать такую басню? А главное — прочитать её вам, не очень скрывающему свои взгляды?
«Оставим лучше троны, К министрам перейдём», как писал Алексей Константинович Толстой. Ну, в данном случае не совсем к министрам. Только к заму. Моим пациентом стал заместитель министра государственной безопасности Украины. Не помню точно, может не замминистра, а зампредседателя комитета. То есть, не МГБ, а КГБ. Одна холера. Зам этого самого. Генерал, в общем. Перед бывшим лейтенантом генерал обычно стоял по стойке смирно. Беспрекословно и точно выполнял всё предписанное мною. Из общего числа пациентов я слегка выделял его, но не по званию и не по должности, а только потому, что он был мужем врача. Клятве Гиппократа я не изменил ни разу. Но и он, кажется, берёг меня. Доказал это, приставив ко мне личным наблюдателем своего адъютанта, красавчика-майора, о котором я уже упоминал в одном из своих рассказов. А однажды он сказал:
— Ион Лазаревич, бросьте, в конце концов, вашу фронду. Сегодня утром Щербицкий спросил меня, до каких пор вы будете на свободе. И я должен был уверять его в том, что вы лояльный советский человек. Это же анекдот! КГБ защищает вас от партии.
А в тот день подлый осколок в головном мозгу напомнил мне о своем существовании. Боль не утихала ни на мгновенье. Я не вышел на работу. Случай чрезвычайный. Вечером генерал пришёл ко мне домой со своими жалобами. Не знаю, принял ли бы я в таком состоянии другого пациента? Но это ведь муж врача. Клятва Гиппократа. Осмотрел его в комнате сына. Назначил лечение. Не сдержался. Сказал: «Ну и сволочь же вы. Знали ведь, как я себя чувствую. На работу ползу даже на бровях. А тут не был на работе. Значит, вы понимали, в каком я состоянии. И вы, намного более лёгкий больной приходите ко мне со своими жалобами. Впрочем, чего от вас ожидать? Деликатности? Минимальной культуры? Смешно. Когда у моего народа была книга, вы ещё хвостами держались за ветки».
Он смолчал и направился к выходу. В большой комнате болтал телевизор. Жена ушла в кухню. Шёл 25-й съезд родной коммунистической партии, сопровождаемый низкопоклонными приветствиями лидеров зарубежных коммунистических партий. На экране телевизора очередной тип с лёгким нерусским акцентом выступал с пылким приветствием. Генерал ехидно посмотрел на меня, на экран и сказал:
— Так что вы скажете по поводу вашего народа? — Увидев моё непонимание, он спросил: — Вы знаете, кто это?
— Нет.
— Это ваш народ. Это Меир Вильнер. Генеральный секретарь коммунистической партии Израиля.
— Так ведь он работает у нас.
— Нет, доктор. Он работает у нас. У нас, — подчеркнул он. — То, что у него есть дача в Барвихе и место в Мисхоре, это курицы на улице знают. А то, что он работает у нас, это вы узнали сейчас.
После этого были ещё встречи и разговоры с так называемыми чекистами. Был у меня пациентом ещё один генерал КГБ. Начальник областного управления в одном из городов России. Ничего, кроме истории его болезни, рассказать о нём не могу. Из правительственной дачи под Киевом привозили его в чёрной «Волге». Он скромно сидел в очереди больных в своем спортивном тренировочном костюме. В курсе лечения генерала был вынужденный перерыв. Его командировка в Париж в связи с прилётом в Советский Союз президента Никсона. Я не очень представлял себе, какая связь между Никсоном, Парижем и начальником областного управления КГБ, даже если самолёт Никсона пролетал над областью генерала. Моё непонимание не отразилось на результатах лечения.