Надо отдать должное секретарю партийной организации. Она быстро нашлась и сориентировалась в возникшей ситуации. «Да, товарищи, нельзя исключить возможности ошибки лаборатории. Но ведь Деген проявил индивидуализм, непартийное поведение. Почему со своими подозрениями он не пришел ко мне, к своим товарищам по партии?»
Не сомневаюсь, что на собрании не нашлось ни одного простачка, убежденного в этом смехотворном тезисе. Тем не менее, мне объявили выговор за непартийное поведение при исполнении научной работы.
А через несколько дней вызвали в райком партии и сообщили, что посылают меня на целинные земли, в Кустанай, областным ортопедом-травматологом. Я отказался, сославшись на объективные причины: жена на четвертом месяце беременности, она продолжает учиться, назначение у нее после окончания института в Донецк, мне до конца ординатуры осталось еще полгода, инвалидность дает мне законное право жить и работать там, где мне удобно.
Все мои доводы были отметены один за другим. Единственной правдой было то, что, на свое несчастье, я действительно досрочно сдал все экзамены, прошёл все клиники и фактически окончил ординатуру. А что касается инвалидности, то существует партийная дисциплина. Если партия приказывает ехать, следует подчиниться.
В теплый июньский вечер проводить меня, изгнанного из института, если называть вещи своими именами, оставляющего беременную жену, еще не окончившую институт, на вокзал пришло людей чуть меньше, чем потом, когда мы будем уезжать в Израиль. Друзей, знакомых и даже не очень знакомых людей на перроне собралось так много, что это напоминало демонстрацию. А, может быть, и вправду это была необъявленная демонстрация евреев против дискриминации, против антисемитизма, против вопиющей несправедливости в самом, так называемом, совершенном и справедливом государстве?
Стоп! Допустил неточность. Почему демонстрация евреев? Ведь провожали не только евреи. И, если демонстрация, то демонстрация просто порядочных людей. Это был Киев июня 1954 года. Не средневековье — середина атомного века.
29.04.2014
Борис
Не без труда собрал свои очерки и рассказы разных лет о моих однокурсниках. Не без труда потому, что не помнил, где именно искать их. Не мечтал, не предполагал, что из этого может получиться книга. Мог ли я думать, что когда-нибудь вернусь к этим очеркам и рассказам? Поэтому и не хранил их компактно и вообще потерял к ним интерес.
Вспомнил об этом, когда мой друг написал мне, что рассказы об однокурсниках, собранные вместе, создают картину того нелёгкого времени, что таким образом скомпоновалась бы книга, своеобразная мозаика, в которой эти рассказы читаются с большим интересом, чем каждый сам по себе.
Стал собирать, преодолев первоначальный, вероятно, обоснованный скептицизм. Интересные люди. Есть среди них и мои любимые друзья. Удивился тому, что нигде не могу найти рассказа о Борисе, личности явно исключительной, необычной, даже, посмею сказать, в какой-то мере загадочной. А ведь я определённо где-то упоминал его. Но рассказа нет. Неужели это один из пропавших рассказов? Стал вспоминать.
О Борисе мог упомянуть в очерке о профессоре Георгии Платоновиче Калине, заведовавшем кафедрой микробиологии в нашем медицинском институте. Посмотрел. Да, действительно коротко упомянул. Только для того, чтобы подчеркнуть благородство профессора. А Борис в этом очерке едва обрисован.
В книге «Из дома рабства» есть глава о моих сокурсниках. Своеобразный статистический очерк. Может быть, в этой главе? Да, есть. Но, можно сказать, просто упоминание. А о Борисе стоит рассказать подробнее.
Мы были не только в разных группах, но даже на разных потоках. Встречались редко. Только на общих лекциях. Уже почти на четвёртом или на пятом курсе я узнал, что Борис не был на фронте. Мне показалось это странным, так как считал, что он старше меня. По крайней мере, так он выглядел. Оказалось — ошибся.
Борис родился в 1926 году. И не в Советском Союзе, а в Румынии, в бессарабском местечке Секуряны. В пятнадцатилетнем возрасте он к счастью попал в колонну, не уведенную румынами на расстрел, а в концентрационный лагерь. Но и здесь, оказывается, расстреливали. Борису удалось выбраться из расстрельной ямы. Всё это мне стало известно от его землячки уже много лет спустя, уже в Израиле. На курсе об этом не говорили. Надо полагать, не знали. Из Бориса вытянуть сведения было немыслимо. Не исключено, что именно расстрельная яма, что годы румынской оккупации замкнули его рот, сформировали характер максимально замкнутого, я бы сказал, патологически замкнутого человека,