Когда я выглянула в первое утро, я близко увидела окна соседнего дома с наглухо опущенными жалюзи. Впрочем, одно жалюзи было поднято до половины, по комнате ходили мужчина и женщина, торопливо собираясь уходить. Они были видны наполовину, и я могла только вообразить, как выглядят их лица. На женщине было пестрое платьице. Сумочка лежала на окне, под жалюзи. Мужчина подошел к окну, поднял рывком жалюзи. Оно уехало вверх. Наши глаза встретились, и я еле удержалась, чтобы не поздороваться.
* * *Недалеко от нас – уличный ресторанчик с красными фонариками, протянутыми над столиками в зелени листвы. Рядом книжный развал – целая улица. И конечно – фонтан. В Риме любят фонтаны. Есть очень красивые. И есть улица Четырех фонтанов – Катрафонтана – с перекрестком, где четыре фонтана по углам домов изображают четыре возлежащие фигуры, символы времен года. Если идти по улице Четырех фонтанов до Корсо и дальше, можно прийти к площади Испании – моей любимой площади в Риме. Вечерами мы долго сидели тут на ступеньках, наверху лестницы, под двуглавой церковью, постелив под себя газету, на которой кто-то до нас уже сидел.
Площадь ИспанииЭто площадь бездельников, влюбленных и философов. Здесь подолгу сидят молча, погрузившись в бездумное созерцание. Сидели так и мы. Рядом полулежала на ступеньках какая-то парочка. Как выяснилось – англичане. У них была сумка с покупками, но они не спешили домой. Откуда-то вынырнул мальчишка-битник лет шестнадцати, босой, в куртке с надписью во всю спину: (Битник).
Он подошел к компании молодежи, по виду студентов. Они схватили его за руки и за ноги и принялись раскачивать. Все это носило чисто дружеский характер. Мальчишка извивался, как уж, продолжая улыбаться.
По бокам лестницы сидели на каменных выступах женственные юноши с длинными кудрями до плеч и мрачные ультрамужчины, заросшие бородами, в ярких свитерах, иногда с нарочитыми заплатами. Звезды горели над площадью в темном небе. По обе стороны лестницы в домах цвета потемневшей охры загорался свет. Виднелись книги на полке в чьей-то библиотеке. Потом женщина опустила жалюзи, оградившись ими от любопытных зевак.
В воскресенье, в день нашего отъезда из Рима во Флоренцию, мы снова пришли сюда. У пожилого продавца цветов спросили улицу Кондотти. Оказалось, что она напротив лестницы. Мы прошлись по ней, заглянули в кафе «Эль Греко», где любил бывать Гоголь. На виа Кондотти много магазинчиков художественных ремесел – венецианское стекло из Мурано, глина, живопись. Мы прошлись по виа Бабуино, заглядывая во дворики с фонтанами и статуями, кариатидами и плитами, устилающими землю. Дома громоздились друг над другом, карабкаясь на холмы Пинчо, там, позади церкви Санта-Тринита деи Монти. Дома разных эпох. И, как над ущельем, в проеме среди этих нагромождений царило белье, трепыхаясь на веревке, и таз украшал балкон. И все это было там, наверху, у голубого небесного купола, и мы видели это из классического дворика со дна ущелья. По улице Бабуино мы дошли до Пьяцца дель Пополо – Народной площади – и вернулись на площадь Испании. Купили красную гвоздику у пожилого продавца, что торгует у подножья лестницы, и сидели на холодных, еще не нагретых солнцем каменных выступах. Смуглый человек лет двадцати семи сидел здесь уже довольно давно. Он заметил нас, и мы его. Увидев, что мы опять вернулись сюда спустя полчаа, он улыбнулся нам, как старым знакомым. И я подумала: на этой площади многие давно знают друг друга, по крайней мере в лицо. Ведь и у нас уже были «знакомые» – кое-кто из вчерашних битников и кудрявых молодых людей.
Было солнечное воскресенье. На площади встречались влюбленные, двух подружек фотографировал их приятель. Девушки смущенно улыбались. Компании встречались здесь, отправляясь кутить или на прогулку. Под лестницей в фонтанчике в форме лодки плескались дети, и вода была бирюзовая. Как любят воду на юге! Мраморная доска справа от лестницы гласила, что в этом доме с зелеными жалюзи и цветами, увившими балкончик, умер великий английский поэт Джон Ките. Битник сидел спиной к публике. На спине его желтой куртки была надпись. И дальше – его программа жизни: «Виски, любовь, спорт». Он повернулся к нам лицом. На его лице было написано и того меньше.
Музеи РимаЗдесь надо прежде всего сказать о Сикстинской капелле, создании Микеланджело. Потолок и алтарная стена. На последней – «Страшный суд». Для того чтобы написать такого Христа, надо было самому родиться гигантом. Эти бицепсы, этот жест, посылающий в геенну огненную грешников. Это Гулливер среди лилипутов. Интересно, что его лицо – постаревшее, пережившее распятие, лицо Адама из потолочной фрески «Сотворение Адама». Видимо, позировал тот же натурщик. Случайно ли это совпадение? Или в этом было какое-то значение: первый человек и Христос – одно? Я ни у кого не читала об этом. Когда смотришь на Христа Микеланджело, то невольно является мысль: как он дал распять себя?
* * *